Красные облака. Шапка, закинутая в небо

«А может, его и вовсе нет дома. Тем лучше, я уйду и… пусть сам меня ищет, если хочет… Уши ему надеру! Отругаю хорошенько негодника! Все забыл, все — детство, школу…»

Снова вспомнился Джабе тот, потерянный его друг. Нет, не Гурам и не Нодар, а кто-то другой, еще более близкий. К нему спешил обычно Джаба, чтобы поделиться любой своей радостью или печалью. Он знал: друг порадуется его счастью, друга огорчит его горе — и от этого радость самого Джабы удвоится, а печаль его утихнет. Какой замечательный друг! Кто же это был? Быть может, он умер — почему же Джаба не помнит об этом?

Джаба очнулся от своих мыслей, посмотрел назад, на убегающие вниз ступени. Лестничный поручень миновал квартиру Гурама и увел Джабу на следующий этаж. С грохотом низвергающегося обвала сбежал оттуда Джаба — кажется, упал по пути и ушиб колено.

Квартира оказалась незапертой — Джаба ввалился в переднюю.

— Гурам!

Пошатываясь, направился он к отворенной настежь двери, ведущей в комнаты. Там, за нею, было темно — казалось, дверь выкрашена в черный цвет. В этом черном четырехугольнике внезапно возникла фигура Гурама. Встревоженный, в одной майке и в трусах, выскочил он в переднюю.

— Откуда ты взялся? Разве было незаперто? — Он щелкнул замком входной двери. — Не мог постучать? — Топая босыми ногами, он побежал назад, к комнатной двери, закрыл ее. Потом схватил Джабу за локоть и потащил на кухню.

— П…приехали? — Джаба показал на комнату; он подразумевал родителей Гурама.

— Приехали.

Вот они на кухне. Гурам зажег свет, закрыл дверь. Джаба зацепился за стул и с размаху сел. Лампочка под потолком слепила его — он невольно жмурился.

— Прости, что я разбудил те…тебя… Похоже, что и ты тоже в… выпил.

— Если ты это заметил, значит, не так уж сильно пьян.

— Я не п…пьян… А ты сердишься, потому что тебя разбудили. Но не… го…говоришь мне ничего… Я сейчас уйду.

Джаба почувствовал, что Гурам ничего не имеет против этого, и обиделся. Ему стало жалко себя до слез: так мало дорожит им старый друг!..

— Как х…хочешь, — он посмотрел Гураму в глаза. — Только сначала еще одно слово… Ты не ответил на мой вопрос… Не ответил дав…веча, у нас… Ты сказал, что Дудана нед…достойна меня, помнишь? И отказался об…объяснить… Скажи, что ты… что ты имел в виду… и я уйду..

— Куда ты пойдешь!

— Если не ответишь… Если не дашь удов…удовлетворительного ответа, я не п…прощу тебе оскорб…бительного отзыва о Дудане… Да, ос…оскорбительного! Между нами все б…будет кончено. — как напился, так и вспомнил? — Гурам растирал обеими руками озябшие плечи.

— Да, вспомнил… Что ж такого?.. Думаешь, я пьян и не способен рассуждать? Нап…против, мыслю еще острей…

— Посиди тут, — сказал Гурам. — Я сейчас вернусь. Он вышел.

Грубым, повелительным показался его тон Джабе. И на душе у него стало еще горше.

«Все!.. Разошлись, потеряли друг друга… Навсегда!»

На столе выстроились вряд три бутылки коньяка. В первой оставалось лишь несколько капель на дне, вторая была опорожнена наполовину, третью не успели еще раскупорить. Рядом, на тарелке, завивалась фестонами потемневшая яблочная кожура. На полу валялись обломок плитки шоколада и пара остроносых женских туфель.

Вошел Гурам — одетый, в шлепанцах.

— Выпьем, раз мы и так уж пьяны!

Джабе он показался протрезвевшим.

— Я пришел сюда потому, — сказал Джаба и взял рюмку, — что завтра уже не мог бы прийти.

— Почему?!

— Ваш дом ведь сносят…

— Ах, да… — настороженное выражение исчезло с лица Гурама.

— Ты же с…сам сказал, что сносят… Я хотел посмотреть еще раз… Где мы готовили уроки… Выпускные экзамены помнишь? Тут, на кухне, мы химию зубрили…

— Сидели на этих самых табуретах, — подхватил Гурам без особого энтузиазма, постучав пальцем по ножке табурета.

— Дай мне этот табурет. На память!

— Бери! — усмехнулся Гурам.

— Я не шучу, взаправду.

— Взаправду и забирай.

— Спасибо. Когда уйду, зах…хвачу с собой. За эти табуреты! — Джаба осушил рюмку.

— Присоединяюсь! — Гурам отпил немножко из своей.

— А теперь говори — почему недостойна меня Дудана? — Джаба стукнул по столу кулаком, потом оглянулся и тихо, про себя, проговорил: — Простите, тетя Эльза.

— Завтра скажу.

— Говори сейчас!

— Джаба, клянусь тебе чем хочешь, завтра непременно скажу.

— А сейчас я, по-твоему, пьян, да? Но я во…вовсе не пьян. Ты же знаешь, я люблю Дудану… Люблю так сильно, что… Разве я не должен тебе рассказать? Кому же еще, как не тебе? Так сильно, что… завтра же уведу ее к себе, на мой чердак… И ты будешь шафером…

— Джаба!

— Ты будешь, ты! — закричал Джаба; потом опять, спохватившись, обернулся с виноватым видом и поднес палец к губам: — Извините меня, тетя Эльза! — Помолчав, он продолжал: — Ты знаешь, что я сделал? Я надул весь мир…

— Как это ты ухитрился? — отозвался с сухим смешком Гурам.