Красные облака. Шапка, закинутая в небо

В ту пору Самсон был подростком. Во всей деревне имелся один-единственный аппарат для опрыскивания виноградных кустов. И пользовались им по очереди — то в одном конце деревни, то в другом. А поп Тадеоз брызгал слюной, проклиная крестьян, призывая на их головы гнев господень, суля им вечные муки на том свете: «Слыханное ли, дескать, дело — ядом травить виноград? Да как я отравленное вино потом святить буду?»

Но крестьяне не слушали его, знай себе лечили виноградники купоросом, чтобы их не съели вредители, не источила гниль, чтобы снять урожай и продать кувшин-другой вина. Как-то вечером отец Самсона вернулся домой, улыбаясь, и весь вечер качал головой да смеялся про себя.

— Что с гобой? Смеешься, как дурачок! — спросила удивленно мать.

— Да вот, шел по дороге мимо усадьбы Тадеоза и слышу шорох в винограднике. Думаю, уж не скотина ли к попу в лозы забралась, зайду, посмотрю. Зашел и застиг самого Тадеоза на месте преступления. Знаешь, что он делал? Ходил, вскинув на спину аппарат, между лоз и качал ручку вверх-вниз, брызгал купоросом на кусты, да так усердно, что борода у него стала голубой от раствора. «Что это вы делаете, батюшка?» — спрашиваю…

Этой истории Самсон еще ни разу не вспоминал.

И вот что удивительно: в последнее время, как только он погрузится в воспоминания, как только из-под темного жернова посыплются белые точки и станет светло. — доносятся до него незнакомые голоса, где-то рядом заливаются веселым смехом, разговаривают то громко, то шепотом; а порой слышится только один голос, звонкий, как колокольчик, девичий или юношеский, И Самсон не может разобрать, из прошлого доносятся эти голоса или звучат сейчас.

Он уже привык к этим молодым голосам и смеху, привык и даже ждет их с нетерпением… Весь напрягается от ожидания, так что даже дыхание у него становится прерывистым, и ему приятно это мучение.

Гуду ли! Где ты был, Гудули?

Гудули Маргания, старый товарищ и друг Самсона, его ровесник, работал в газетном киоске на тбилисском вокзале. Бывало, Митуша спрашивал его:

— Вы в самом деле разносили газеты, дядя Гудули?

— Как же, разносил. И на улицах ими торговал.

Помнишь, Гудули?

Гудули улыбается, кивает.

И тут же раздаются рядом те молодые голоса, звонкий, как колокольчик, смех… А потом все смешивается, сливается в общий, неясный шум..

— Извините, — говорит Гудули. — Я товарищ Самсона, пришел его проведать.

— Нет, дочка, он безнадежен… Если бы ему суждено было выздороветь, он давно пошел бы на поправку! — Старик медленно спускается по лестнице, крепко вцепившись в перила, скользя по ним сжатой ладонью.

— А врач не теряет надежды… Он приходил вчера, — говорит Дудана. — Бывали, оказывается, случаи, когда эта болезнь продолжалась целые годы.

— Чем такая болезнь лучше смерти? — Старик опечален. — Сперва гибель сына подкосила беднягу — кое-как оправился, вернулся было к жизни, а теперь схоронил жену, и это окончательно его сразило. Если он на этот раз встанет с постели, это уж будет настоящее чудо…

Они вышли на улицу.

— Ну, будьте здоровы, молодые люди, — старик пожал руку Дудане и Джабе. — Если чудо все-таки совершится и бедняга очнется, сообщите мне, очень прошу вас. немедленно сообщите, не поленитесь. Найдете меня на вокзале, спросите Гудули Маргания, всякий покажет. — Старик, не дожидаясь ответа, повернулся, заложил одну руку за спину и, раскачивая другой в такт необычайно быстрым для его возраста шагам, пошел по улице, потом вдруг остановился, обернулся: — А вы кто, его соседи?

— Да… Нет… Мы… — смешалась Дудана.

— Так не поленитесь, сделайте доброе дело, — повторил старик и продолжал свой путь.

Оставшись с Джабой вдвоем, Дудана почувствовала вдруг смущение и озабоченно огляделась по сторонам — не попасться бы на глаза кому-нибудь из знакомых! Она волновалась, не зная, что теперь будет, куда Джаба предложит пойти, что они станут делать, о чем разговаривать. Она боялась, как бы Джаба не сказал чего-нибудь… не сказал сразу, вдруг, сейчас.

— Джаба, ты слышал, как скрипнула кровать? — Лицо у Дуданы было встревоженное.

— Чья кровать — больного?

— Когда этот старик вошел в комнату, — Дудана показала на Гудули Маргания, успевшего уже отойти на порядочное расстояние, — когда он вошел и спросил Самсона, мне показалось, что кровать скрипнула. А тебе? Тебе не показалось?

— Нет, — сказал Джаба. — Не показалось. Она действительно скрипнула.

— Ох, Джаба, не надо!.. — вскричала Дудана.

— Что тут такого? Человек жив — нет-нет да пошевелится, как же иначе?

— Он до сих пор не шевелился… Ни разу… Я боюсь, я сегодня не останусь тут ночевать — вдруг он встанет и спросит меня: «Кто ты? Откуда ты взялась?» Ох, вот теперь я в самом деле испугалась.

— Ну, разумеется, спросит! И выгонит тебя, а следом за тобой и Ромула.

— Ромула? Ты знаком с Ромулом? Каким образом? И откуда ты знаешь, что… что Ромул..

— Вчера я был у твоего дяди, Бенедикта.

— Зачем?

— Я заходил к нему на работу, по редакционному делу. Потом он пригласил меня в гости. Я думал, что встречу тебя там… Он сказал Ромулу — сегодня ты должен ночевать у Дуданы.