Красные облака

– Со мной? – переспросил учёный. – Со мной ничего. Хожу вот. Стерегу от крыс зерно. – Он помолчал. А потом подошёл к столу и как стукнет по нему кулаком. Стукнул и тихо-тихо сел в кресло. – Товарищ у нас погиб.

– Снарядом? – спросил дядя Никифор.

– Нет. От голода. Прямо в институте. Сегодня принимал его лабораторию: пуды отборнейшего зерна! Что я жене его напишу?…

Что писать, дядя Никифор не знал. И я не знал. Вовка сказал, что надо написать: "Пал смертью храбрых" – так обо всех солдатах пишут.

А утром мы снова увидели, как побрёл учёный через Неву.

До института ему идти два часа двадцать минут. Это он сам подсчитал. Раньше за полчаса доходил, а теперь вот за два двадцать. Ослаб.

После того дня он пропадал долго. До весны. Дядя Никифор уже и спрашивать устал.

А в мае смотрим – идёт. Прямо к дяде Никифору.

– Здравствуйте, – говорит. – Что сегодня курим?

И достаёт целую пачку "Казбека".

– Угощайтесь, – говорит. – На Первое мая выдали.

Дядя Никифор закурил да как закашляется!

– Кхе, кхе, – говорит. – Совсем отвык.

– Ничего, – улыбается учёный. – Скоро опять привыкнете.

– Скоро ли? – вытирает глаза дядя Никифор.

– Скоро. У нас решили табак высеять. Семена осенью, конечно, соберём, а листья посушим! Покурим! Знаете, какие это сорта? Для лучших сигар!

И он снова начал рассказывать про экспедиции в дальние страны, про удивительные растения, про семена, которые лежат в Институте растениеводства. Лежат в коробках. В целости и сохранности. И даже не знают, наверное, что где-то совсем рядом идёт война, что по Ладоге проложили Дорогу жизни, а под Москвой фашистам так дали, что ой-ё-ёй!

Даже о самом главном не знают, наверное. О том, что вчера ленинградцам опять увеличили хлебный паёк.

Коллекция

Об этом я Косте не писал. Специально для книжки рассказ сделал.

Узнал – и просто не смог удержаться, чтобы не рассказать вам об одной удивительной коллекции.

Некоторые люди считают коллекционеров чудаками. Может быть, это и так. Чего только они не собирают! У одних – толстенные альбомы марок. У других – открытки. У третьих – спичечные этикетки. Или монеты. В Америке, читал я, есть один чудак, который коллекционирует трамвайные вагоны. Но самая удивительная коллекция находится у нас, в Ленинграде. У профессора Горного института Александра Нисановича Ханукаева.

В музеях на экспонатах обычно пишут: "Руками не трогать". Ну а если и тронешь – ничего с тобой не случится. Экспонат попортиться может, а с тобой – ничего.

А вот уж коллекцию Александра Нисановича действительно лучше руками не трогать. Можно и без рук остаться.

У Александра Нисановича не что-нибудь собрано – взрыватели от бомб и снарядов! Целых двести штук!

Вот какая коллекция!

И это ещё не самое главное. Американец, который вагоны собирает, просто богатый буржуй. Деньги есть – он и покупает.

А Александр Нисанович каждый взрыватель вынул сам. Своими руками.

Знаете сколько на наш город было сброшено бомб? Сто семь тысяч.

И ещё выпущено сто пятьдесят тысяч тяжёлых артиллерийских снарядов.

Фашисты стояли близко. Всего в четырёх километрах от Кировского завода. От Дворцовой площади – в двенадцати.

У каждого командира фашистской бригады были карты: куда стрелять, что разрушать. Все наши дома назывались "объектами".

Прикажет фашистский офицер: "По объекту номер сто девяносто два десятью тяжёлыми снарядами огонь!" – они и бьют.

А "объект № 192" -это Дворец пионеров.

"Объект № 9" – Эрмитаж.

"Объект № 736" – школа на Бабурином переулке.

Иногда бомбы не взрывались. Иная прошьёт весь дом насквозь и притаится. Поди знай, что у неё там? То ли испортилась, пока летела, то ли специально такая – замедленного действия. С часовым механизмом. Лежит себе, а в брюхе у неё часы стучат. День может стучать, неделю целую, а потом как рванёт!

Когда падала такая бомба, жильцов из окружающих домов сразу же выселяли. Ставили оцепление.

К бомбе подходили сапёры. Сначала несколько. Обкапывали осторожно, осматривали. Потом лишние уходили.

И оставался один.

Один на один с бомбой.

Кто кого.

По-моему, это даже пострашнее, чем на фронте. Ведь никогда не знаешь: на сколько минут у неё часы рассчитаны? Да и других хитростей в бомбе полным-полно.

Осенью 1941 года, как раз в праздник Октябрьской революции, гитлеровцы устроили особенно сильный налёт. Много скинули бомб… Одна не разорвалась.

Приехали сапёры. Осмотрели бомбу. Прислушались. Тикает!…

Отсчитывает.

С немецкой точностью.

Словно издевается бомба над сапёрами:

"Бе-ги-те! Бе-ги-те! Се-кун-ды и-дут!"

Но бежать нельзя. Надо обезвредить бомбу. Какой-то новой, незнакомой конструкции.

И кто-то должен это сделать.

– Отойти всем в укрытие! – приказывает командир.

Сапёры уходят. Недалеко. Сидят. Ждут. Секунды в часы растягиваются. И высунуться нельзя, посмотреть – как там командир один на один с бомбой? Удастся ли ему вывинтить часовой механизм?

Удалось!

Над окопчиком, где сапёры сидят, два сапога вырастают. В глине все перепачканы. Кирпичной пылью полыхают.

Вот он – часовой механизм! Вывинтился!

– А детонатор где? – спрашивает кто-то.

Все на часы смотрят. Нету детонатора! Неужели в бомбе остался?