Красные озера

– Ой, мать, значит, выгнала? – елейным голоском перебил племянник. – Это хорошо. Значит, личность ты асоциальная, и характеристика у тебя, милка, будет плохая. Ну, порадовала, ну, спасибо тебе, милая!

Тут он усмехнулся и добавил более серьезным тоном:

– Знаешь, давай-ка выметайся из моего дома, а я тебе… я тебе… эм… десять тысяч отступных, а?

Ира отрицательно помотала головой, и мужчина вдруг рассвирепел, надвинулся на нее всем телом и воскликнул:

– А ты че отказываешься?! Тебе, дуре деревенской, десять тысяч на попойку и опохмел в самый раз, вы же делать-то больше ни хрена не умеете, пить только, – выдержал паузу и завершил спокойнее: – Соглашайся, в самом деле. По рукам?

– Да пошел ты! – Ира отошла назад и широко открыла входную дверь, вроде как предлагая гостю уйти.

– Я ж больше не предложу. Бери десятку и вали отсюда. Иначе вылетишь позже, но с позором. Ты, милая моя, думаешь, я по этой вашей сраной грязи просто так забесплатно бегал? Это мое имущество. И я его получу. А тебя признают мошенницей, поняла расклад?

– Пошел вон, я сказала! Не то соседей позову, они тебя, как ты сказал, в нашей сраной грязи утопят.

– Угрожаешь, значит? Ну-ну, – племянник отчего-то развеселился и выскочил на улицу.

Через два дома ему повстречался какой-то местный мужичок, оглядел внимательно дорогой костюм и полюбопытствовал:

– А вы к кому-то приехали, да? А то нашенские так не наряжаются.

– Я племянник дяди Матвея. Знаете, недавно умер тут?

– Как не знать! Хороший человек был. Большое горе!

– Да-да, как приятно, что вы так отзываетесь! А я ведь его к себе звал, там бы и лечение, и все. Представляете, не поехал! – помолчал немного, пытаясь состряпать из своего лица скорбную мину, затем договорил: – Вот, наследство теперь оформлять придется.

– Так там Ирка живет!

– Какая Ирка? Скажете фамилию, год рождения, еще что-нибудь? Ну… чтоб не обидеть ее при оформлении.

– Ой, я и не знаю. Это к матери ее надо.

– Вы же меня проводите?

У матери Ирины он пробыл полчаса и вышел в крайне хорошем расположении духа – чуть не подпрыгивал от радости. Так, вприпрыжку, добрался до причала и заказал лодку в обратную сторону.

2.

Наступил сентябрь, который вообще-то ничем не отличался от лета – холода и затяжные дожди были еще не по времени, листва по весне не выросла, так что ждать красно-рыжих вихрей на верхушках деревьев, обычно знаменующих наступление осени, не приходилось. Да и трава в июле еще стала местами белой, местами кирпичного цвета, от производственных ядов. Яды опускались на землю с дымом и проникали вглубь, до самых подземных вод. От этого колодезная вода в селении сделалась горькой, но ее все равно пили – разве что кипятить начали на всякий случай.

Радлов довольно часто заглядывал теперь к Луке, проведать да поговорить, как в прежние времена – благо, лекарства сделали это возможным.

Пятнадцатого сентября он вынужден был уехать в Город, а потому зашел к другу лишь под вечер – на завтра решил не откладывать, а то до этого два дня не приходил из-за собственного плохого самочувствия.

Сидели, как всегда, в мастерской. Петр пил спитой чай, глядел в тесное оконце, запорошенное сажей, и внимательно наблюдал, как в алом от заката небе появляются серые червоточинки, как эти червоточинки сливаются в одно огромное плато в верхней части небосвода, а плато постепенно наливается чернотой, тяжелеет и опускается книзу, окутывая поселок ночной дымкой. Лука в смешных окулярах рассматривал рваный ботинок, но, кажется, не чинил его, а только вид делал.

– Чего ты с ним возишься? – Радлов покончил с чаем и решил начать беседу.

– Так, – Лука отложил ботинок, поглядел на Петра поверх окуляров. – Вспоминаю, как работал раньше. Только теперь что-то.., – снял очки и отбросил их в сторону – …душа не лежит. И народ разъехался после мора, нет работы. Я в Вешненское недавно ходил, узнавал, может, приткнуться куда – а там своих сапожников навалом. А вот гробовщик требуется в одну конторку – областной морг все же рядом. Думаю, попробовать, жить-то не на что.

– Ты разве умеешь?

– Не особо, конечно. Но я дом несколько раз ремонтировал, с деревом справлюсь. А хитростям научат. Наверное, завтра устроюсь. Утром ходил к Анечке, спрашивал. Дала добро. И Илюша тоже.

Радлов поначалу напрягся при упоминании мертвой жены и сына, забеспокоился, не вернулась ли болезнь, но почти сразу с облегчением выдохнул – вспомнил, что и сам иной раз на кладбище с падчерицей заговорит, и даже ее ответы сам выдумает и ее голосом по памяти произнесет.

– Часто ходишь к ним? – спросил он.

– Теперь чаще стал. У Ани такая неухоженная могилка стояла, неприбранная. В траве вся. Мне даже стыдно, что давно не навещал.

– Ты самоедством-то не майся. Сам понимаешь, болел ты.

– Да нет, я прибрал, теперь все хорошо. Памятник заделал, где трещины были, сорняки вырвал. Там еще цветочки выросли, меленькие такие, их не трогал – пусть растут. А трава вся белая, рвешь ее, и в руках рассыпается.

– Яды от завода накапливаются, вот и белеет, – Радлов вдруг помрачнел и добавил хрипло: – Вообще с этим заводом недоброе грядет что-то.