Красные озера

– Мы их участковому завтра сдадим, – пообещала Инна. – Посадят их, не боись. Как пить дать посадят. Пойдем, пойдем отсюда. Чайку попьем, оклемаешься, – и она даже миролюбиво похлопала зятя по спине, то ли от сочувствия, то ли опасаясь того жестокого зверя, который в нем пробудился и пока еще окончательно не затих.

Радлов поплелся вслед за старухой со сгорбленной спиной, безумно уставший, с пальцами, перемазанными чужой кровью.

Когда он скрылся, рябой выполз из-под стола и бросился приводить в чувства собутыльника. Тот лежал безвольной куклой, с размазанными по сторонам чертами лица, вывороченным носом, но, кажется, дышал.

– Очнись, – тряс его рябой. – Валить надо.

Шалый открыл один глаз, залитый алой пеленой, перевернулся на бок, сплюнул и едва слышно прогнусавил:

– Я его убьгу. Гне плевать га его силу. Убьгу, тварь такую.

– Ты его потом, потом убьешь, хорошо? Сейчас уходить надо. Не зима, в лесу протянем как-нибудь.

– Мы здесь остагемся. Мы подкараулим…

– Кого ты караулить собрался? Бабка грозилась местного мусора натравить! Ты на руку глянь свою! Забыл про партак-то? Тебе нельзя на зону. Встать можешь?

Бориска приподнялся на локтях, но не удержался и вновь упал на вдавленный вглубь лица нос. Заскулил от боли и несколько минут лежал без движения. Потом собрался с силами и сумел-таки сесть, опираясь на стену.

– Мы вергнемся, – убежденно проговорил он. – Вернемся и спалим здесь всех.

– Уж это обязательно! – подтвердил рябой, бегая по комнате и сбрасывая шмотки в дорожный рюкзак. – Ты не переживай, Бориска! Настанет еще наше время.

Часть четвертая. Их время

Глава тридцать пятая. Лука по эту сторону

– Сбежали! Ты представляешь, сбежали, твари такие! – разорялся Радлов в мастерской у Луки. – Вчера же сидели пьяные вусмерть, а среди ночи ушли.

Он метался из угла в угол, несмотря на тесноту помещения, руки у него слегка тряслись от нервного напряжения, а глотку рвало от невыразимого гнева – невыразимого, поскольку ни резкость его слов, ни громкость голоса не могли передать всю силу разыгравшейся внутри бури. А хозяин мастерской тихо сидел у оконца, в беспамятстве размазывал по стеклу черные песчинки, налипшие по углам рамы, и о чем-то размышлял, не смея перебивать обозленного гиганта.

– Мы утром с Инной дернули участкового, приезжаем – нет их! – продолжал Радлов чуть тише, но все еще на повышенных тонах. – Просто моральные уроды, девку беззащитную, которой приткнуться некуда, они избивать могут, а как вчера до дела дошло, один под столом спрятался, второй в угол забился. Гадливые мрази, да ссыкливые. А потом вовсе в лес ломанулись.

– Ты, говорят, им сильно лица попортил, – осторожно заметил Лука.

– Знаешь, такое бешенство на меня нашло, – Петр наконец израсходовал весь запал и заговорил спокойней. – Ну родную сестру при смерти на улицу выкинуть! Это вообще как? Нет, они люди пропащие. И не люди даже – так, оболочка человеческая, а под ней сплошь гниль. Убил бы я его вчера, – он выдержал небольшую паузу, пытаясь осознать собственные слова, пугающие, но одновременно порождающие в душе первобытное ликование, что-то вроде смеси злорадства и утоления давнего голода. – Точно убил бы. Задушил нахрен или забил до смерти. Благо, Инна подоспела, не дала согрешить.

– Неужто с тещей помирился?

– Помиришься с ней, как же! Скорее уж обстоятельства вместе свели. А вот когда вся эта история себя изживет – она снова станет про меня слухи распускать, будь уверен. И потом, она так странно из ума выжила – вроде соображает, но помнит только плохое. А коли плохого ей никто ничего не сделал – сочинит да поверит, – Петр перестал расхаживать по комнатушке, встал в углу и добавил: – В общем, участковый этих двоих в розыск объявил, причем с таким видом, словно одолжение нам сделал. А их ведь не найдут! Разве тут найдешь? Местность-то никто шерстить не будет.

– По округе болот много, может, сами как-нибудь сгинут.

– Да простит меня Бог, но хорошо, кабы сгинули! Хотя им проще в шахтерский городок податься. Там после эпидемии заброшенных домов много, и соваться никто не станет – оно, хоть болезнь и миновала, люди до сих пор боятся. Немудрено, конечно, у них весной несколько десятков человек умерло – цифра по нынешним меркам жуткая. В газетах, правда, меньше писали, но газеты… ой, что они про завод наш нагородить успели! Нет им никакой веры теперь.

– А про Иру известно что-нибудь? – спросил Лука, оторвавшись от оконца и пытливо уставившись на собеседника.

– Ночью прооперировали, все вроде хорошо с ней.

Лука с облегчением выдохнул, а Радлов между тем продолжал:

– Лишь бы залатали на совесть. Иной раз так вылечат, что и жизни не рад потом.

– Тут уж врачам виднее, как лечить.