Весь день на месторождении разгребали мусор, оставшийся после вчерашнего взрыва, и готовились к выемке породы. Камнедробилка перекусывала огромные булыжники, бульдозер снимал верхний слой грунта там, где не было доступа к залежам меди, рабочие рыли новые траншеи, ведущие к вагонеткам. Пыль стояла столбом, так что у Радлова лицо, руки и одежда сделались светло-бурыми.
Тамара, выбежавшая встречать мужа, беспокойно спросила:
– Ты чего? Плохо?
– Нет-нет, – соврал Петр, а про себя подумал: «Ох, Боже, только бы не помереть, только бы не помереть сейчас». Впрочем, от тревожных мыслей он так побледнел, что Тома перепугалась и ринулась за таблеткой.
Петр положил под язык половинку валидола, прикрыл глаза и откинулся назад, спиной уткнувшись в шершавую поверхность стены. С жадностью втянул в себя воздух, стараясь наполнить легкие до отказа, подержал некоторое время и шумно выдохнул. Потом еще и еще, пока в голове не рассеялась муть.
– Смена тяжелая выдалась, – пояснил он и слабо улыбнулся. – Убирали обломки. А там пыли – жуть! Дышать нечем.
– К нам в комнаты тоже надуло. Может, когда полегче станет, все-таки вставишь окна?
– Завтра, – устало протянул Радлов и стянул с себя сапоги.
Затем поднялся на ноги, скинул грязную одежду, отчего все пространство в прихожей затянуло удушливой пеленой, обмылся в ванной и поднялся на второй этаж, кряхтя от изнеможения. Там он сел на диван, принялся осматривать широкий оконный проем, сквозь который гулял ветер – стекло разбилось при подрыве гряды и вылетело напрочь. Ветер нагонял в помещение черный песок, серую каменную пыль да белую сажу с завода.
На кухне оконце тоже пошло трещиной, но осталось в раме. В остальных помещениях повреждений, по счастью, не было.
Петр тяжело вздохнул, дотянулся до газеты. Со скучающим видом пробежался глазами по заголовкам и наткнулся на очередную заметку о предстоящем переселении. Читать начал откуда-то с середины:
У Петра затуманилось зрение, так что он не смог дальше читать, а внутри все похолодело. На лбу и над верхней губой выступили капли пота, сероватые от впитавшейся в кожу пыли. Сердце бешено заколотилось, и каждый его удар отдавал острой болью во всем теле. «Что же это… что же это..», – судорожно думал Радлов, но закончить мысль не мог, ибо в голове была сплошная круговерть. Поднес газету чуть ближе, но глаза вдруг заслезились, и текст расплылся радужными полукольцами.
«Просто какая-то ошибка», – успокоил себя Петр, продышался и рукавом отер липкое лицо. Плохо пропечатанные буковки наконец вновь стали складываться в слова:
– Тьфу ты, черт, – гневно прохрипел Петр и бросил газетенку в сторону. Затем пробурчал себе под нос, обращаясь в пустоту: – Сами клевету распускают. А обвиняют в этом меня. Уроды моральные…
– Что ты бубнишь тут? – спросила Тамара, вошедшая в комнату с ужином. Запахло жареной картошкой и огурцами.
– Да вот, написали про меня! Клевещу, мол, на обожаемый завод! А ведь все наши видели, что там не застройка, а будущее кладбище! Ну, все видели! А эти какого хера пишут? Я и говорю: уроды.
– Забудь и поешь лучше. Тебе нервничать сейчас совсем ни к чему.
– Я лучше потом, – Петр указал на еду и отрицательно помотал головой. – Я до Луки дойду, посмотрю хоть, как живет.