Красные озера

Когда стемнело, Бориска, рябой и их новый собутыльник действительно отправились к баракам рабочих, чтобы там дождаться глубокой ночи. Рабочие заходили на территорию месторождения прямиком из своего поселка, через какую-то боковую дверцу, и Шалый справедливо рассудил, что проще проникнуть в запретную зону через нее, чем выносить массивные главные ворота, которые запирались гораздо крепче. С собой они взяли кусачки, чтобы перекусить пробой навесного замка, и бутылку водки, чтобы набраться храбрости.

По плану, Ленкин муж должен сидеть в закоулке и кричать, если кто-то появится, Бориска – сломать замок, поскольку только у него хватит на это силенок, а рябой – вытащить ящики.

Впрочем, рабочие что-то праздновали и постоянно сновали между домами с развеселыми криками, так что троице горе-грабителей пришлось расположиться в некотором отдалении, на поваленном бревне, и не спеша попивать из бутылки, ожидая, пока все утихомирятся.

Через некоторое время к ним подбежал мальчик лет одиннадцати, сын одного из машинистов, и попросил сигарету.

– Иди на х.. отсюда, шкет! – прикрикнул на него рябой.

Мальчик насупился и сказал:

– А вас, местных, никто тут не любит. Вот я батю позову, и он вас выгонит!

Рябой вскочил со своего места, влепил ребенку сильную затрещину. Затем замахнулся, чтобы дать ему в зубы, но тут же сам отлетел в сторону от неожиданного удара сбоку – его снес покрасневший от злобы Шалый.

– Ты че творишь?! – завопил рябой, распластавшись на земле.

– Пасть закрой, – пригрозил ему Бориска, потом повернулся к мальчику и хрипло произнес: – Пацан, ты на него зла не держи, перепил. Ты иди домой, мы тут посидим мальца да разбежимся.

Ребенок поглядел на громадное туловище Шалого с нескрываемой завистью. Потом кивнул, указал на своего обидчика и попросил:

– Сильно не бейте его.

– Не боись, пацан, не буду.

Мальчик оглядел троицу еще раз и скрылся в сгущающихся сумерках.

Рябой поднялся на ноги, сплюнул кровь.

– Язык прикусил, – пожаловался он, коверкая слова. – Зачем налетел? Сам же говорил, мол, у кого сила, тот делает, что хочет. А я сильнее этого шкета, значит, и делаю с ним все, что угодно.

– Ты совсем мудак? Ему ж лет десять. Он при любом раскладе сильнее взрослого мужика быть не может. Вот вырастет – тогда да, коли силенок не наберется, то сам и виноват. А пока мелкий, то…

– Как будто баба может быть сильнее мужика, – перебил рябой. – Но ты же их бьешь.

– Бабы не в счет. Папа говорил, с ними так обращаться – святое дело, – Шалый расплылся в омерзительной улыбке, выражающей то ли извращенную похоть, то ли крайнее самодовольство.

Рябой примостился на краю бревна, вплотную к их третьему сотоварищу.

– Ты полоумный, что ли? – прошептал тот едва слышно, одними губами. – Его отец в детстве бил. Оно, видать, смотреть, как сестер бьют, было забавно, а когда самого – не нравилось. А ты хотел пацану навалять при нем. Сам дурак, получается.

Бориска между тем отошел подальше – посмотреть, не угомонились ли рабочие.

Рябой, воспользовавшись его отсутствием, злобно прошипел:

– Я, может, и дурак. А он – мерин сраный.

– В каком смысле?

– А в том самом. Хер знает, че с ним на зоне сделали, но он с бабами-то ничего, кроме битья, и не умеет, – рябой придвинулся еще ближе к собеседнику и, понизив голос, принялся рассказывать: – Мы по осени бабу встретили, в заморозки уже. Так этот заставил ее голой по лесу бегать. Ох, как там все тряслось! – он показал очертания огромной женской груди и, неприятно осклабившись, добавил: – У твоей-то женушки трястись нечему!

Тут он заржал во весь голос гиеноподобным смехом, толкнул собутыльника в плечо и договорил:

– Веселуха была с этой биксой! Скачет и орет: «Отпустите меня, отпустите, пожалуйста!». Да кто ж голую бабенку-то просто так отпустит! Ты, поди, тоже бы не отпустил, а, семьянин?

Вновь из его рта вырвался хохот гиены.

А собутыльник спрятал шею в плечи, поежился и со страхом спросил:

– Где ж она теперь?

– Да в болоте, где ей быть-то! – рябой зашелся смехом пуще прежнего, вроде как от гордости. – Шалый переборщил. Говорю же, мерин, ничего больше с ними не умеет!

– Да вы чего?! Вы убили ее? – с лицом у Ленкиного мужа происходило что-то странное, оно то бледнело от ужаса, то перекашивалось от возмущения, а волосы на голове встали дыбом. – Да я же в полицию пойду. Нельзя так с людьми. Вы же зверье какое-то… чистое зверье.

– Ты поговори еще. Кому скажешь – и твоя жена так же поскачет, понял!

Рябой встал, ударом ноги столкнул перепуганного мужичонку с бревна и принялся неистово его пинать. Подскочил Шалый с вопросом:

– Че происходит?

– Этот хмырь хочет на нас в полицию донести. За ту веселуху в лесу, помнишь?

– Язык надо за зубами держать, – грозно сказал Борис, потом наклонился к жертве и прошептал: – Я завод взрывать буду. Я селение спасаю. Правда думаешь, что местным будет дело до каких-то там развлечений в лесу? На меня смотри, падаль. Правда так думаешь?

Шалый выпрямился, прицелился и пнул несчастного в голову. Потом они с рябым по очереди вытерли о его спину ботинки, вернулись на бревно и приложились к бутылке.