Красные озера

В сентябре провожали Ирину, которая решилась наконец перебраться в Город к своему неназванному жениху. Злые языки вообще распускали слухи, что никакого жениха нет, раз он ни разу не появлялся на виду у деревенских, однако женщина уезжала радостная, преисполненная всяческих надежд на благополучное будущее и обещала забрать к себе мать и обеих сестер – значит, точно знала, что сможет в столице обустроиться, а без удачного замужества это практически невозможно. Провожали ее скромно, без пышного застолья, но поздравляли все – и злые языки, хотя сквозь зубы, да поздравляли (Инна Колотова, к примеру, желала счастья таким ледяным тоном, будто под счастьем у нее смерть подразумевалась). Правда, Шалый сестру отпускать не хотел и перед самым отправление поезда попытался учинить погром, но его свои же собутыльники усмирили, так что обошлось без происшествий.

Между тем продолжалось строительство завода. Еще во время сбора урожая в поселок пригнали новую строительную технику и несколько грузовиков с необходимыми материалами: бетонными блоками, листовым металлом для обшивки и массивными округлыми секциями для возведения дымовых труб. Чуть позже грузовым поездом доставили производственные механизмы: светло-серые стальные сгустители, представляющие собой широкие, сужающиеся книзу конусы выше человеческого роста, винтовой сепаратор, будто собранный из множества гигантских буров разного размера, флотационную машину¹ в виде скошенного параллелепипеда необъятных размеров, выкрашенного в рыжий и серый цвета, и еще кучу разнообразного вспомогательного оборудования.

С появлением новой техники работы ускорились – жуткие машины одну за другой возводили стены, перелопачивали землю, вдалбливали в нее каменные столбы и пики, устанавливали уродливые станки, так что уже к концу октября на берегу озера выросло огромное причудливое здание – Шонкарский медеплавильный завод имени Мелехина. Кто такой этот Мелехин, никто толком не знал, но в газетах предприятие иначе и не называли – так, по крайней мере, всем Радлов рассказывал.

Туловище завода было темно-серым, весь его первый ярус обтянули какими-то трубками и шлангами – выглядело это так, словно в сердцевину старой горы сбросили угловатого исполина, стреножили его и, чтобы не сбежал, снизу обвязали веригами. Оконца виднелись только на уровне второго этажа, узенькие и мутные, как подслеповатые глазки.

Из крыши здания произрастали три дымовые трубы кирпичного цвета. Оголовье у всех труб было непроглядно-черным, будто на их верхушки натянули похоронные платки. Вокруг завода всюду топорщились крошечные оранжевые будки, обтянутые крашеным гофрометаллом. По земле до самого месторождения, огибая радловский дом, тянулись колеи для вагонеток и ветвистые, спутанные между собой вертикальные трубы, как панцирем покрытые плетеной медной сеткой. Территорию обнесли бетонным забором с колючей проволокой сверху – правда, проволока эта почти сразу в некоторых местах провисла и ночами болталась на ветру, производя скрипучие, пугающие звуки.

Сразу после завершения стройки рабочие, которые были на ней заняты, бесследно исчезли – вроде бы разъехались, вот только никто не видел ни того, как они собирали вещи, ни того, как садились на поезд, да и поезда в день их исчезновения по расписанию не было. Тенями сновали они по дну котлована, тенями же и растворились, когда в них пропала надобность. В рабочем поселке остались только горнодобытчики, извлекающие руду из карьера, и их семьи. Вялый быт, налаженный среди бараков, после уменьшения количества тамошних жителей нисколько не изменился – как прежде, между неказистыми времянками бегали угрюмые, плохо одетые дети с бессмысленными лицами, расхаживали неприбранные женщины, к которым по вечерам присоединялись их отдыхающие после трудовой смены подвыпившие мужья, и жизнь текла своим чередом, серая жизнь людей, не приросших ни к какой почве…

В ноябре ударили морозы – река встала, озеро мгновенно покрылось толстой ледяной коркой, хлипкие деревца сморщились и покрылись белыми слезинками инея. А в первых числах холодного и заснеженного декабря из заводских труб повалил угольно-черный, плотный, зловонный дым. Он застилал собою тусклое зимнее солнце, смешивался со снегом, делая его грязно-серым, и превращал небо над селением в какую-то мутную, снежно-пепельную кутерьму.

Глава восемнадцатая. Мор

1.