Красные озера

Рябой замахнулся для удара, но Бориска резко потянул его за рукав, указывая на мешок. Не говоря ни слова, они схватились за завязанную горловину и потащили свою ношу прочь.

Матвей вылез из сугроба, отряхнулся, открыл амбарные ворота и вошел внутрь. Воздух в помещении стоял холодный, но не такой колючий, как на улице, и старик освободил горло от одежды. В амбаре царила страшная, угрюмая пустота, словно все его содержимое выели какие-то неведомые паразиты: радловская пшеница закончилась, сена стоял лишь один посеревший от мороза стог; картошки, собранной в августе, осталось два мешка, оба развязанные и уже начатые. Почти нетронутой была только куча зеленой картошки под отрезом брезента – никому не хотелось брать незрелое, а если и брали, так переваривали в труху, чтобы не отравиться. Матвей стянул с нее брезент и принялся набирать зеленые клубни – он по старости вкус ощущал плохо, и еду в себя заталкивал по необходимости, а не из-за желания, потому рассудил, что запросто обойдется и переваренной, молодым больше достанется.

Верхний слой картошки задубел от мороза, старик отбросил несколько совсем уж никудышных клубней, залез в сердцевину кучи и вдруг наткнулся на что-то противоестественно теплое и мягкое. Тут же вытащил руку и увидел на своих пальцах толстый слой липкой, сгнившей до черноты трухи. «Беда», – подумал дед Матвей и в беспамятстве стал разгребать необъятную кучу, пока наконец полностью не разворотил ее внутренности и не подтвердил свои опасения – там, под отвердевшим слоем, принявшим на себя весь удар холодов, сохранялись тепло и влага, предоставляя все условия для размножения бактерий, которые со временем перемололи весь урожай с пепелища в бесформенную вязкую массу.

Протерев руки первой попавшейся тряпкой, старик подумал немного, прохаживаясь по амбару взад-вперед, и направился к Радлову – без этой прогнившей груды зеленого картофеля не перезимовать никак, авось, Петр поможет. Конечно, в селении у каждого имелся свой участок и свои запасы в погребах, да только они тоже оскудевали, кто-то уже и скотину резать начал – Матвей краем уха слышал, что в семье уехавшей Ирины недавно корову прирезали, хотя корова та была молочной породы и держали ее вовсе не на убой. Мать с сестрами почему-то уверили себя, что Ира им из Города помощь будет присылать, и к зиме подготовились не слишком основательно. Но Ира ничего не присылала и не звонила (столбы с протянутой по ним линией в деревне были, хоть и покосившиеся, так что в паре домов даже телефонный аппарат стоял), вот и пришлось в спешке заготавливать мясо.

Радлов встретил гостя с хмурым видом – не потому, что вообще не любил, когда к нему приходили деревенские, а просто бессонница вымотала его окончательно, доведя до того беспросветного состояния, когда начинаешь сон с явью путать.

– Это ты, Матвей, – сказал он с непонятной грустью в голосе, словно кого другого ждал. – Проходи на кухню сразу, в комнатах… в общем… беспорядок там.

Старик послушно пролез под лестницей, вошел в тесную кухоньку, заставленную посудой, и сел за стол, на самый краешек табурета. Напротив него оказалось оконце, прорубленное почти у пола – дед сидел, бессмысленно разглядывал заснеженную землю сквозь запотевшее стекло и в какой-то момент поймал себя на мысли, что с таким оконцем помещение похоже на гроб.

– Странно вы окно-то поставили, – заметил он, как только хозяин уселся рядом. – Чего низко так?

– Там раньше хотели что-то вроде холодильника прорубить, ну знаешь, чтоб в погреб не бегать каждый раз. А потом плюнули да окно сделали, чтоб хоть как-то свет шел. Это проще было, чем стену ломать.

– И то верно, – протянул Матвей, потом тяжело вздохнул и хотел озвучить свою просьбу, но вдруг вспомнил утренние свои злоключения: – Я, представляешь, в амбар ходил, глядь, а там Шалый с собутыльником своим оставшимся картошку тащат. И много так, в мешок-то, поди, килограмм пятьдесят сложить можно, а у них полмешка, ага. Не работали ведь, паразиты!

– Сходить бы да отобрать, – произнес Радлов с такой невозможной усталостью, что было ясно – сам он никуда не пойдет, сил нет. – Они же, суки, на продажу тащат, не себе. Еда им ни к чему – водкой сыты. Хотя, конечно, ту парашу, что им в Вешненском продают, и водкой не назовешь. Так, дешевое пойло… и как только не подохли еще от него.

– Я и не знал, что на продажу, – сказал старик озадаченно. – Это совсем никуда не годится…

– Да ведь каждый год таскают. Никому ж дела не было. У нас как? Когда амбар до краев забит, у нас у всех добрая душа сразу – берите, мол, не жалко, хоть пропойцы, хоть кто!

– Замок бы повесить, – задумчиво сказал Матвей, потом вдруг запаниковал, начал безотчетно шарить руками по своей одежде и воскликнул: – Ох, ты ж! Ведро-то я там оставил. Ну, память с годами стала – ни черта не упомню!

– Не переживай. Вряд ли его кто утащит.

Старик издал короткий смешок, улыбнулся и заявил с какой-то неуместной гордостью:

– Наши-то? Наши все утащат, что плохо лежит! Слушай, Петр, я думал.., – Матвей вдруг оробел и не договорил.