Красные озера

– У них как, – пустился Матвей в разъяснения, – коли чужак поглазеть приехал – не нальют воды и вообще прогонят. А коли человек обездоленный – примут, считается по-божески это. Вот и напринимали отбросов. И хорошо разве? Нормальному человеку на тот берег ступить боязно. Вон к чему их вера-то привела.

– Да ведь не так плохо, если вера есть, – заметил Лука.

– Ты, что ли, верующий?

– Я-то нет, но многим людям вроде как опора нужна. А ты, дед Матвей?

– А я, Лука, полжизни без бога прожил, и хорошо прожил. И остаток как-нибудь без него доживу. Стар я образ мыслей менять.

Они бы, может, и еще говорили, но тут из окна прямо над ними высунулась Инна да с наигранным возмущением воскликнула:

– Чего языки-то мусолите? Матвей, ты мне работнику зубы не заговаривай! Аль не к кому на ухо присесть?

– Ты же знаешь, нет у меня никого, – тихо отозвался дед.

– Ну так приходи в гости, вечером. Чаем-то напою, – и Инна скрылась в оконце.

Матвей наклонился ближе к Луке и полушепотом сказал:

– Ага, напоит. Она в гости-то зазовет, а к вечеру в голове у ней переклинит – так и на порог не пустит. Я к ней ужо так сходил один раз. Прогнала, а теперь и не помнит, – и старик, указав на окно, покрутил пальцем у виска, а затем, хромая да подскакивая на здоровой ноге, двинулся в сторону дома.

Крышу Лука залатал довольно быстро. Гораздо больше времени ушло на то, чтобы продолбить прогнившие половицы под течью и на их место поставить свежие обрезки дерева.

К слову, собранные Инной и сваленные в кучу доски зимой еще начали гнить, и Лука использовал новые – радловские, которые тот завез старухе с неделю назад в качестве помощи. Радлова старуха не поблагодарила, хотя подношение приняла.

После работы пили чай – Лука поначалу отнекивался, но Инна настояла на своем:

– Да подождет, – говорила, – подождет твой Илья, не дите малое! Ничего не станется с ним.

Уже за столом она продолжила тему:

– Зря ты сына так изнежил. Мужское воспитание ему надобно было, а ты чего?

– Да и сам знаю. Видишь, когда Анна умерла, испугался я еще и ребенка потерять. Потому оградил от всего с детства, – Лука вспомнил вчерашний поход на могилу и руки, рыжие от ржавчины, но быстро отмахнулся от видения.

– Анечка славная у тебя была, – сказала Инна. – Но хилая. Да и неудивительно, родители-то у нее рано померли. Я их хорошо знала, они мне по приезду сюда помогали хозяйство наладить. Я ж неумехой была! А вишь че, выжила тут! Это я к чему припомнила-то – Илье твоему тоже работать надо. Стыдоба же – здоровый лоб цельными днями лежкой лежит. Ну где видано такое!

– Думаю, как завод обустроят, найдется место, – процедил Лука сквозь зубы. Лицо его был крепко сведено, а щеки и скулы побелели от напряжения – по привычке он пытался при упоминании покойной жены свести на нет свою улыбочку. Не выходило.

– Почему завод-то? – воскликнула Инна. Рот ее от негодования раскрылся и по обыкновению развалился на две беззубые половинки, как при всяком чересчур большом усилии. – В деревне, что ль, работ нет?

– Руки у него неспособные. На заводе наверняка учет введут, люди понадобятся на бумажную работу.

– С бумажками таскаться – работа разве? Научи его хоть обувь чинить, тоже дело!

– Обувь он вроде как не освоил, – ответил Лука, смутившись. – Ум у него есть, а ручной труд не удается никак.

– Ишь че, ручной труд! Так и говори, что руки из заднего места растут, – старуха хрипло засмеялась, вновь раззявив страшный свой рот, и вдруг уставилась куда-то в пустоту невидящим взглядом, вроде как прекратив на миг соображать.

Впрочем, она тут же оправилась и заговорила о другом:

– Не нужен нам завод. Гнать надо отсель всех рабочих, – она посмотрела прямо перед собой, перекосилась от бессильной злобы и выпалила: – Из-за него ведь все, из-за борова!

– Ты про Петра, что ли? Помягче бы ты с ним, доски для крыши он ведь привез.

– Да на кой ляд мне его доски! У меня свои доски были сложены, хорошие, крепкие. А теперь выбросить пришлось. Нет, этот Петр все против меня!

Лука хмыкнул, вспомнив, насколько «хороши» были отложенные старухой доски, а та никак не унималась:

– Со свету меня сжить хочет, вот что. И завод этот проклятый он первым выдумал! Нет, правильно Тома сделала, что умотала от него. Я давно говорила, а тут она сама в столицу рванула. Хоть на старости лет мать послушала.

– Она ведь Лизавету искать поехала.

– Лизавету? – удивилась старуха. – А чего ее искать, коли она тут?

От неожиданности Лука поперхнулся чаем и сквозь кашель переспросил:

– Кх… как это… тут?

– Да недавно приходила ко мне. Значит, вернулась с учебы-то. И главное, удумала – в юбке одной ходит, а так голая. Я ей говорю: Лиза, сдурела ты, что ли? Так, поди, даже в Городе не щеголяют, хотя там девки все сплошь распущенные! А она говорит: не до того мне теперь, бабушка. И как-то, знаешь, плывет…

«Плывет, – мысленно повторил Лука, поборов кашель. – Ах, бедная Инна! Уже в бред впала, мерещится ей всякое».