– Они ко всем хорошо относились, – подала голос женщина с заднего сидения. – Им ее сбагрить хотелось, жениху какому на шею посадить. Ну… вот и сбагрили!
– Ты чего это, соседка? Нехорошо так говорить. Нельзя! – дед погрозил ей пальцем, но не шутя, а совершенно серьезно, стараясь придать лицу грозное выражение. Грозного выражения не вышло, только морщинки собрались складками на лбу и около рта, и стало лицо жутко старым да каким-то жалостливым. – Тамара вон совсем никакая. Горе же страшное, не приведи никому. А ты!
– Да что я? – не унималась женщина. – Дочь надо было воспитывать. Почти моя ровесница, немного ведь до тридцатки не дотянула, а так и не знала, чего хочет.
– Помолчи уж! Умная нашлась, ага.
– И верно, – осторожно поддержал Андрей. – Об умерших плохо не говорят.
– Я плохо и не говорю! Она разве виновата, что ее воспитанием обделили? Но Тамара-то должна была на нее влиять. Серьезно, дед Матвей, они ребенка спихнули на Луку, а он к их семейству вообще никаким боком не причастен, и ферму себе обустраивали. Вот дочь и выросла, царствие ей, конечно, небесное…
– И злая же ты, Ирина! – с осуждением сказал Матвей. – Увела кого у тебя Лиза, что ли? – он тут же продолжил, не давая собеседнице возможности ответить: – А коли и так! Девочка умерла, в семье горе, а ты все одно. Злой язык.
Женщина позади вся как-то обмякла, вжалась в сиденье и больше уж не заговаривала. По возвращении ехать во второй заход она отказалась.
– Чего взъелась? – недоуменно спросил Матвей, как только тронулись с новыми двумя мешками (прошлые два выгрузили на пустыре за западной расщелиной).
– Да на Лизу обиду затаила. Она же на Илью глаз положила, хоть и старше его, а тот Лизавету выбрал.
– А ты-то сам давно к Илье заходил?
– Ох, давно, дед Матвей.
– Тоже, что ль, из-за Лизки рассорились?
– Не ссорились мы, просто общаться прекратили.
– Вам делить ужо нечего и некого, зашел бы. Дружили ведь. А то что – деваху не поделили, и ага, конец дружбе?
– Не в том дело, – машина запнулась колесом о камень и пошла в гору, так что Андрей говорил прерывисто, отвлекаясь на управление. – Я слышал, он в петлю влез. Слабость проявил, получается. Так только слабые люди поступают. К тому же, он вечно телился, когда его отец в столицу посылал. Нет, не нужны мне такие друзья.
– Чего это? – не понял старик.
– Я ведь уехать отсюда хочу. Жизнь налаживать как-то надо. У нас тускло все кругом, и возможностей никаких. Так что я непременно уеду! А такие друзья только в омут тянут, хуже пьянчуг. Помочь – всегда пожалуйста, если приспичит, но дружить – увольте! Нельзя ведь слабаком быть.
– Больно ты к людям требовательный, – произнес Матвей задумчиво. – Коли он на такое решился – в душе, выходит, гадко. Это, выходит, пожалеть нужно.
Андрей ничего не ответил. Ехали молча что в обратную сторону, что в третий, последний, заход.
Мешки сбросили в кучу на пустыре, не доезжая до грачевника. Здесь тоже земля была сплошь усыпана птицами, но собирать их не стали – за деревней лежат, особого вреда не принесут. Да и место открытое, так что сами как-нибудь на солнцепеке иссохнут.
Андрей вытащил из багажника заранее заготовленные лопаты, одну отдал своему спутницу и принялся рыть. Но почва, сухая и каменистая, почти не поддавалась, так что вскоре он отбросил лопату и предложил:
– Дед Матвей, а может, ну его? Ну шесть мешков! Яму-то не час и не два рыть!
– Что ж, по-твоему, так их оставить? Ладно, эти, – старик указал на разбросанных кругом грачей, – по отдельности лежат, сгниют да в перегной уйдут. А тут коли внутри мешков гнить начнет – за версту вонь разойдется!
– Так ведь помощи никакой! Иришка на тебя разобиделась, а больше никто не поехал. Им лишь бы со своих дворов убрать, дальше не их забота! Мы-то с тобой тоже… не нанимались.
– Люди-то каждый себе на уме, ага, – заметил Матвей, покачав головой. – Только мы ужо вызвались, придется доделать.
– Может, тогда в болоте их утопим?
Дед согласился, что утопить груз гораздо легче, нежели под него яму копать, поэтому мешки свезли к лесу, так же, по два за раз, и забросили в ближайшее болото. Серая, неприятно булькающая масса заглатывала подношение медленно, но необратимо, как древнее пресмыкающееся, и совсем скоро от собранных по деревне птиц не осталось и следа – болотная жижа плотно сомкнулась над холщовой тканью, с аппетитом причмокнула и замерла.
Когда возвращались в селение, на въезде встретили Луку – тот пешком шел в сторону грачевника. Андрей остановил машину, не заглушив мотор, так что она хрипло гудела и подергивалась, а Матвей высунулся из оконца и прокричал:
– Не ходи туда! Отрава, поди, еще не улетучилась!
– Да я так, – отозвался путник рассеянно. – Куда ноги приведут.
– Отвезти назад, дядя Лука? – спросил Андрей. – Место есть, позади.
– Нет, спасибо. Пройтись хочу немного