Красные озера

– Ш… – прошипел Радлов, потом поморщился, словно ощутил во рту вкус неприятного слова, но договорил: – Шалава, – тут он выдержал многозначительную паузу. – Как бы тебе сказать… я любил Лизавету как родную дочь, тем паче, каких-то по крови родных детей у меня нет, но вот… поведение ее при жизни… понимаешь меня?

Лука кивнул, и Петр полушепотом продолжил:

– А ведь про это слухи всякие только среди местных ходили, рабочим до подобных россказней дела нет, они появились недавно. По всему выходит, из наших кто-то напакостил.

– Я даже могу предположить, кто, – Лука решил наконец поделиться своими догадками. – Вроде как повод много у кого был. Ирка, например, Лизу ненавидела страшно, да и некоторых молодых людей Лиза обидела, Андрея того же. На тебя у парочки человек зуб за то, что ты тут самый обеспеченный. А это… тихоня истеричная, как ее…

– Ленка, что ли? – подсказал Петр.

– Да! Так вот она на Тому с молодости еще в обиде, не знаю, за что. Но ведь это все люди хорошие, и злобу держат от жизни тяжелой или недопонимания. А на такую мерзость у нас только один человек способен…

– Бориска Шалый, – закончил Радлов без вопросительной интонации, ибо подозрение было наиболее очевидным.

– Ты слышал, наверное, что он недавно из своей берлоги вылез. Ну и пошло обычное: Лука-счастье, жену схоронил и радуется, сына решил со свету сжить. Даже под окнами у меня орал. Ну и алкаши его, как всегда, рядышком ошивались. Я уверен, что с могилой его рук дело.

– Конечно, его, а я-то сразу не сообразил! – воскликнул Петр. – Вот же помойка ходячая! Позавчера ведь тут ходил, гнида, чуть на Тому не набросился. Ну я его толкнул хорошенько, думаю, погляжу, как себя поведет, если что, то и врезать придется. А он вскочил да убежал. Видно, это он мне так отомстить решил.

– Ты бы лучше ему сразу врезал, чего ждать-то, – произнес Лука с сильным раздражением в голосе. – Такой человек мразотный, просто диву даешься.

– Уж это верно. Наградил Бог силушкой, да не того, кого надо, – Радлов немного помолчал, успокаивая вскипевшее внутри негодование, и заговорил о другом: – Ну его, гниду этакую! С Ильей-то что, как? Давай, рассказывай.

– Я в больницу недавно ездил к нему. Туда поездом, обратно на лодке до Вешненского…

– А что ж меня не попросил? Я бы отвез мигом.

– Да… не хотелось отвлекать, у тебя у самого проблем столько, что… – Лука погрустнел и мысль свою не закончил. Вечная улыбка его на одной стороне смазалась, уголок рта опустился книзу. – Врачи только головами мотают – мозговая функция, говорят, повреждена, – последовала пауза, во время которой обувщик предпринял еще одну попытку совладать с лицом: послушный уголок рта опустился сильнее, однако второй по-прежнему лукаво изгибался кверху. – Я в палате-то его увидел… на шее гипс, лежит весь обколотый, в потолок глядит, голову-то не может повернуть, и со мной поговорить пытается. А у него слезы текут, как будто он понимает, что ничего толком сказать не может. То есть ничего связного – так, где-то позади мозга мысли бьются, а с языка не сходят.

– Это как же, не сходят? – не понял Радлов.

– Речь нарушена. У него от кислородного недостатка в мозгу дефект, – Лука тяжело вздохнул. – Спрашивал, как Лиза. Забыл, что она умерла! Правда, потом сам же и вспомнил. И глаза у него… пустота в них какая-то.

Петр покачал головой, подумал немного и сказал:

– Слушай, должны же быть реабилитационные центры. Парень-то неглупый был, может, восстановится. С деньгами поможем, ты не переживай даже! Хоть самых лучших специалистов ищи! Я тебе из тех, что Лиза, царствие ей небесное, взяла… из них оплачу.

– Не должен ты ничего, договорились же!

– Ну не должен, что с того? Помочь-то я могу. А это, – Радлов запнулся, но быстро продолжил: – Это, знаешь, я про Лизу-то сказал, чтоб ты от помощи не вздумал отказаться.

– Спасибо, – прозвучало хрипло, у Луки от чувства благодарности комок к горлу подступил. – Спасибо, правда. Я ведь когда в комнату к нему зашел в тот вечер, увидел, что на кровати проволока висит, петличкой. Он, видимо, пытался дома об эту проволоку… До сих пор не пойму, чего меня вообще в комнату потянуло. Мне вроде как птица померещилась…

– Птица?

– Да, мне после того, как они попадали, мерещится иной раз. Так, бывает, голову повернешь и краем глаза птичий силуэт поймаешь, а прямо смотришь – нет ничего.

– От горя иногда всякое видится. По себе знаю.

Тут Петр вдруг забеспокоился, будто вспомнил что-то важное, поднялся со своего места, сказал:

– Схожу Тому проведаю, ты посиди немного, – и удалился.

Оставшись наедине с самим собою, Лука принялся размышлять, стоит ли рассказывать Радлову о странных обстоятельствах, позволивших ему отыскать сына на заболоченном участке. Впрочем, он почти сразу принял решение не касаться этой темы – собеседник-то и на птиц отреагировал до крайности сдержанно, а производить впечатление помешанного как-то не хотелось.

Радлов спустился буквально через пять-семь минут, вернулся за стол и сообщил:

– Она там черным все занавесила и свечки жжет.

– Вроде служба?