Красные щиты

Сколько раз доводилось Генриху сталкиваться с деятельными и умными людьми, которые расстраивали его замыслы, — казалось, он уже близок к цели, но вдруг все рушилось, и он чувствовал, что не в состоянии исполнить свои клятвы и обеты. Так может ли он помышлять о короне, если на его пути стоит вот такой Мешко? Убить его? Но ведь это брат, родной брат, и стань Мешко королем, он, наверно, правил бы куда лучше и разумней, чем Генрих. Он знает, что надо опасаться Вальдемара и платить установленную дань кесарю, потому что кесарь, по праву или не по праву, считает себя властителем польских земель. И только когда ублажишь этих двоих, можно подумать о своем хозяйстве — женить сыновей, выдавать замуж дочерей, скреплять грамоты большой княжеской печатью да при случае умножать свою казну с помощью евреев-монетчиков.

Так размышлял Генрих, проезжая по лесу, похожему на лес под Цвифальтеном, где он любил бывать с Герхо и Бартоломеем — да хранит бог беднягу Тэли! — где Лок рассказывал ему свои истории и где на него, как дух святой, как огнь небесный, снизошло благословение, мысль о подвиге. Нет, он не будет предаваться унынию, надо попробовать еще раз начать все сначала. Казимир ему поможет.

Весенний день подходил к концу. Полнеба пылало багрянцем, как орифламма короля Балдуина, и на фоне заката четко вырисовывались черные ветви деревьев. Поблизости от дороги князь увидел поляну с невысоким пригорком, напоминавшим круглый щит. В лесу журчали весенние ручьи, но пригорок уже просох. «Грудь матери-земли!» — подумалось Генриху. Держась за руки, девушки водили вокруг пригорка хоровод и пели веснянки. Они всегда собирались в эту пору, когда березы еще не налились соком. Остановив коня у края поляны, князь смотрел на плавную поступь девушек и вслушивался в звучанье их задумчивых, мягких голосов, то усиливавшееся, то стихавшее, как шум прибоя.

Мазовия была краем язычников, это они ходили с вилами на панов, сжигали ксендзов. Отголоски мятежного духа слышались и в этой непонятной песне, и еще было в ней что-то колдовское, русалочье. Генриху казалось, что силы покидают его; сладкая истома сковывала тело, он тихо покачивался в стременах в такт движениям девушек. И виделись ему иные края, в душу проникало светлое чувство, словно причастился он святых тайн, и мысли о грядущем величии проносились в его уме.

Быть может, если бы он стремился к совершенству, ему бы удалось скорее достичь святости и могущества? Но в чем совершенство для христианина? В самоотречении? Однако оно обессиливает человека. Не стать же ему каким-нибудь Каликстом Бьярне, над которым потешались даже генуэзские галерники! И разве мог бы он, как Маслав, пойти против королей и кесарей во имя Святовита?{119} Кто последует за ним? Где найти таких людей?

Вот перед ним пригорок, пуп земли польской, а дальше леса, поля и снова непроходимые леса, раскинувшиеся на равнине, а там болота, пустоши, за ними города, крепости, и где-то уже совсем далеко — моря, а если идти в противоположную сторону — горы. И в каждом уголке этого обширного края, его, Генриха, величают князем. Как отыскать ключ к этой земле, как ее охватить единым взглядом, как научиться ее любить? Кому поведать о том, что она существует? И как постигнуть ее затаенный смысл, ее душу — подобно тому, как душа Сицилии открылась ему в песне сицилийского пастуха? Быть может, душа Польши звучит в пении вот этих девушек, убаюкивающем, усыпляющем, но полном скрытой силы, словно тугие девичьи бедра налиты березовым соком?

— Ишь, нечисть языческая! — ухмыльнулся Говорек. — Только прикажи, князь, и я вмиг разгоню этих негодниц.

— А они прехорошенькие, — заметил Герхо.

— Каждый молится как умеет, — задумчиво сказал Генрих. — Пришла весна и в наши леса.

И они поехали дальше, в Плоцк.

Генриху хотелось еще раз увидеть на дверях собора хрупкую фигурку Верхославы.

28

Наступило очень жаркое лето, приехал наконец Казимир. Явился он с несколькими панами, со слугой-немцем, исхудавший, осунувшийся — никакого лоску не набрался при императорском дворе. Увидав, что творится у брата в замке, он за голову схватился, позвал на совет Говорека и Виппо и не мешкая принялся за дело.