Красные шипы

Я прерывисто втягиваю воздух, молясь, чтобы моя кожа не покраснела.

— Это все еще не дает тебе права лапать меня.

Его язык высовывается, увлажняя край верхней губы. Я ловлю себя на том, что имитирую этот жест, вспоминая, как этот же язык обвивался вокруг моего, посасывая и доминируя.

— Тебе понравилось.

Я переключаю свое внимание обратно на него, внутренне встряхиваясь.

— Или, может быть, ты думаешь, что я сделала это, чтобы удовлетворить твое эго в форме члена.

— Я не знал, что ты думаешь о форме моего члена, Наоми.

— Я не думаю.

— Ты только что доказала, что это так. — Это фигура речи, придурок.

— Моя задница тоже. Неудивительно, что говорят, что самые тихие — самые дикие.

— Я какая угодно, только не тихая. Я просто не люблю говорить, когда в этом нет необходимости, а это происходит большую часть времени.

— Теперь ты говоришь.

— Это потому, что ты выводишь меня из себя.

— О, малышка. Я действую тебе на нервы? Тебе не нравится, как ты таешь рядом со мной, даже если думаешь, что ненавидишь меня?

Мой желудок сжимается от того, как он меня так называет. Малышка. Я всегда думала, что ненавижу это ласковое обращение, что оно кажется банальным, но, по-видимому, это было до того, как Себастьян гребаный Уивер использовал его.

Сколько еще он собирается конфисковать?

Прочищая горло, я кладу руку на бедро.

— Я не думаю, что ненавижу тебя. На самом деле я так и делаю.

— Вот тут-то ты и начинаешь врать. Твой защитный механизм очень милый.

— Не называй меня милой.

— Почему? Обиделась?

— Нет. Я просто не хочу ничего улавливать из твоего неуловимого словарного запаса.

— Ты не знаешь меня, Наоми, так что прямо сейчас ты проецируешь, и не в хорошем смысле.

— Ты тоже меня не знаешь!

— Но я хочу узнать тебя.

Его слова висят между нами, как безмолвная молитва, проникая и требуя большего. Меня охватывает дрожь по телу, и это не имеет ничего общего с тем, насколько я была взвинчен пару минут назад.

— Почему? — бормочу я, прежде чем успеваю остановиться.

— Почему что?

— Почему ты хочешь узнать меня получше?

— Почему нет?

— Не играй со мной.

— Я даже не начал играть с тобой. Когда я это сделаю, ты обязательно это почувствуешь. На данный момент я просто говорю тебе правду, но если твоя низкая самооценка не позволяет тебе признать это, это на твоей совести.

Неужели этот ублюдок пришел сюда с такой речью, чтобы залезть мне в голову? Если это так, то, как ни удивительно, он преуспевает.

Он встает, и мне требуется все мое мужество, чтобы не отпрянуть назад. Вблизи его рост более заметен. Как будто его высокие ноги тянутся на многие мили, а широкие плечи поглощают пространство.

По сравнению с этим я похожа на крошечного карлика.

Не совсем, но вроде того. И серьезно, какого черта я ценю разницу в росте и телосложении? Почему я думаю, что он мог бы одолеть меня в мгновение ока?

Я не должна.

Я действительно, действительно не должна.

Глубоко вдыхая, я призываю свою внутреннюю феминистку выбросить из головы всю черную магию, которая сейчас держит мой разум в заложниках.

— Что ты делаешь? — Я требую.

— Забираю свой выигрыш.

Я скрещиваю руки на груди, чтобы они перестали ерзать.

— Во-первых, я не была согласна на это пари.

— Ты все равно согласилась с этим.

— Это все равно не считается.

— Да, это имеет значение.

С каждым словом он приближается ко мне, пока не возвышается надо мной.

— Ты собираешься это сделать или мне остаться здесь на всю ночь?

— Ты… не можешь этого сделать.

— Я надеюсь, у тебя найдется место для меня в твоей постели. — Он подмигивает. — Я могу много двигаться ночью.

Я сжимаю зубы, чтобы сдержать ту чушь, которую собирался сказать, а затем вздыхаю.

— Чего ты хочешь?

— Пойдем со мной.

— Куда?

— Как проигравшая, ты не имеешь права задавать вопросы. Ты просто следуешь за мной.

— Я не сдвинусь с места, пока ты не скажешь мне, куда мы идем.

— Куда-нибудь, где твоя мать не услышит, как ты стонешь.

Мое внимание мгновенно переключается на лестницу. Святой Иисус. Когда он целовал и лапал меня раньше, я совершенно забыла, что мама могла войти к нам в любую секунду. Черт возьми, она могла бы сидеть в первом ряду на протяжении всего шоу, и я бы даже не почувствовала ее. Этот ублюдок так сильно меня зацепил, что я на мгновение забыла, где и кто я, черт возьми. Я бросаю на него злобный взгляд, на который придурок отвечает подмигиванием. Еще одна вещь, которую я раньше ненавидела, но она кажется ему очаровательной.

Хорошо. Более чем отчасти.

Теперь он либо останется и будет мучить меня, либо мама действительно войдет к нам в самый разгар чего-то. Потому что я все еще чувствую, как мое тело тянется к нему.

Он заманивает меня.

Заманивает меня в ловушку.

И я бы солгала, если бы сказала, что моя защита не рушилась.

Себастьян протягивает ладонь, как какая-то извращенная версия джентльмена.

— Должен ли я?

Я проношусь мимо него, направляясь к выходу.

— Всего полчаса, а потом я возвращаюсь домой.

От ночного воздуха тонкие волоски у меня на затылке встают дыбом. Или, может быть, причина не в холоде, а в тяжелых, но едва различимых шагах, следующих за мной.