Красные стрелы

Я подхожу к нему, здороваюсь. Прямо спрашиваю, не знает ли он, как пройти к Ароняну, минуя эти высоты.

— Если я правильно вас понял, — говорит старик, — вы хотели бы выйти к селу с юга?

— Совершенно верно!

Румын на минуту задумался, глядя на подернутые дымкой горы. Потом повернулся ко мне:

— Тропинок несколько. Но лучше всего вам подойдет та, по которой наши в Яссы ходят. Она как раз пересекает дорогу позади Ароняну.

— Вы ее знаете?

— Кто ее не знает. Все ходят в Яссы по ней — так ближе, — объясняет старик. Тут же спохватывается: — Только сейчас вам не пройти. На перевале немцев много с пулеметами.

— А пушек, не знаете, нет там?

— Зачем им пушки? — Собеседник снисходительно улыбается моей непонятливости: — На подъеме только пулеметы и нужны.

— Ну что ж, очень хорошо, — радостно говорю ему, — по-моему, это как раз то, что нам надо. Садитесь в мой танк, дорогу покажете.

Старый румын недоверчиво смотрит на меня:

— Хотите туда на танках подняться?! Но это невозможно. И человек-то не каждый пройдет.

— Наш танк особенный, — пытаюсь его подбодрить.

Не верит. Считает: танкистов там ждет смерть. У него подергиваются щеки. Говорит, что дома больная сноха осталась, куча маленьких внуков.

— Нам, отец, тоже умирать не хочется, — не выдерживает Шашло. — Не волнуйтесь, все будет хорошо.

Старик отводит глаза.

— Ладно, поеду, — соглашается он. — Только знайте, все погибнем…

Решаем так: в обход направится все, что осталось от роты Лукьянова. Я пойду тоже. С оставшимися подразделениями, среди которых самое полнокровное — батальон Метельского, будет Шашло…

И вот шесть «тридцатьчетверок», цепляясь за невидимые выступы, медленно, метр за метром, поднимаются вверх. Противник, занятый батальоном Метельского и беспрерывными атаками пехоты, не замечает нас. Благополучно поднимаемся на вершину и скрываемся в лесной чаще.

Вызываю Шашло. Он докладывает, что их контратаковали танки противника. Метельский тяжело ранен… Связь прерывается. Уже после я узнал, что во время нашего разговора второй вражеский снаряд попал в машину командира батальона, на которой был Шашло. Подполковник выскакивает из пылающего танка, на ходу тушит загоревшийся на нем комбинезон…

Танки Лукьянова, используя лощины и вытянувшись цепочкой, направились к Ароняну. При подходе развернулись в линию и, на ходу стреляя, ворвались в деревню. Эффект удара необыкновенный. Немцы, не поняв, в чем дело, начали метаться. Артиллеристы бросили пушки и пустились наутек. Мы догоняли их, давили гусеницами, расстреливали из пулеметов. Воспользовавшись замешательством врага, в атаку бросается пехота, поддержанная подразделениями Шашло.

Ароняну взят. До Ясс остается всего шесть километров.

Старый румын вылез из танка. Вытирая раскрасневшееся мокрое от пота лицо высокой овчинной шапкой, торжествующе говорит:

— Никогда бы не подумал. Русские солдаты чудодеи! — И вдруг спрашивает: — Но почему мы остановились? Я знаю тропинку к Яссам…

11

Бригада довольно глубоко вклинилась в оборону противника. На флангах ее нависли крупные немецкие силы.

Противник беспрерывно контратакует. И без того сильно обескровленные, мы несем новые потери. Шашло лично следит за ремонтом вышедших из строя машин. Но ведь сгоревших танков не восстановишь, погибших танкистов в строй не вернешь.

По радио вызывает генерал Кравченко:

— Как дела, Степан Федорович?

Докладываю, что трудно.

— Ничего, держись, — заявляет он. — Тебе не привыкать.

К полудню следующего дня положение ухудшилось. Вражеские танки прорвались на правом фланге, отрезав в болотистом лесу пять «тридцатьчетверок» и группу автоматчиков капитана Минчина. Связь с ними прервалась.

Позже нам попался любопытный документ. Не берусь судить, заблуждался ли офицер, писавший его, или просто хотел набить себе цену, но он докладывал своему начальнику, что окружил всю нашу часть, ни больше ни меньше. Он сообщал:

«Нам удалось окружить 20-ю русскую гвардейскую танковую бригаду из армии генерала Кравченко. Известно, что эта бригада воевала под Сталинградом, Курском, Киевом, Корсунь-Шевченковским. Считаю крайне необходимым воспользоваться моментом для поднятия духа у наших танкистов. Они должны убедиться в том, что мы еще в силах окружать и уничтожать части противника. Прошу Вашего приказа об оказании мне помощи».

Тяжело пришлось пяти нашим экипажам и двадцати автоматчикам, оставшимся в окружении. Ночью в освещенном вражескими ракетами лесу парторг батальона лейтенант Куценко созвал партийно-комсомольское собрание. Капитан Минчин рассказал о положении дел. Он не стал приукрашивать действительность. Да, обстановка трудная: два танка из пяти неисправны, из сорока человек — вместе с танкистами — три тяжелораненых, шесть — легкораненых, боеприпасов мало, продуктов — всего двадцать четыре сухаря.

— Но есть и положительное, — заканчивает доклад капитан, — враг нас боится. Видите, разведку посылает, а сам сунуться не решается. Это уже хорошо! Ну и наши, конечно, помогут нам.

— Какие будут вопросы?

Ответом парторгу — тишина.

— Предложения?