Красные цепи [Трилогия]

— Когда я изучал книги по вампиризму, магии и алхимии, я выписывал имена всех, кто интересовался этими же изданиями за последние два года. Книги редкие, общий список имен получился не слишком пространным, и я легко выделил десяток фамилий, которые встречались мне во всех библиотечных карточках. После того как я вышел на «Красные цепи», мне показалось разумным предположить, что некто, столь же тщательно, как и я, изучавший первоисточники, скорее всего, воспользовался для чтения этой книги той же Академической Библиотекой, пусть и другим читальным залом. Я переписал все фамилии с формуляров всех трех имевшихся там экземпляров «Красных цепей», а потом сравнил с первым списком.

Гронский сделал паузу.

— И? — не выдержала Алина. — Давайте уже без драматических эффектов.

Гронский улыбнулся.

— В последний год этой книгой не интересовался вообще никто. Но за два года до этого на протяжении почти семи месяцев ее почти каждый день брал один и тот же человек. И его же имя встречается почти на всех формулярах редких книг, с которыми он работал примерно в тот же период.

Алина практически уже готова была услышать фамилию «Кобот», как бы это ни противоречило ее собственному мнению.

— Это некто Михаил Борисович Мейлах, — сказал Гронский. — Доцент, преподаватель кафедры истории зарубежных литератур университета — насколько я успел узнать, бывший преподаватель. Только он примерно полтора-два года назад предметно интересовался источниками по алхимии, а потом в течение семи месяцев изучал «Красные цепи», которые можно прочесть за день.

— Думаете, это он?..

Гронский с сомнением покачал головой.

— Преподаватель кафедры зарубежной литературы менее всего представляется мне в образе двухметрового гиганта с кривым тесаком. Но он может быть связан с другими звеньями этой цепи — а может быть, и сам является одним из них. Я планирую завтра навести о нем справки на кафедре, а потом созвониться и договориться о встрече. Пока это единственный практический след, который дали нам «Красные цепи».

— Ну что ж, — задумчиво сказала Алина. — Это разумно. Если учесть, что убийца наверняка читал книгу.

— Есть еще одна вероятность, — сказал Гронский. — Он ее написал.

Глава 6

Говорят, что глаза никогда не лгут. Что достаточно взглянуть человеку в глаза, чтобы распознать ложь. Это не совсем верно: единственное, что действительно лжет, — это сам человек, его сознательная часть. Все остальное — глаза, тело, мимические мышцы, голос — он может только с большим или меньшим успехом контролировать, чтобы скрыть правду. Особенно голос.

Я умею различать в человеческой речи полутона, четверти и даже, наверное, одну восьмую тона. Умею слышать в голосе тончайшие ноты лжи, неуверенности, сомнений, скрытой враждебности. Но сейчас эти навыки мне не нужны: страх в голосе моего собеседника слышен так отчетливо, что его различил бы и самый тугоухий представитель человеческого рода.

— Кто вы? — спрашивает он меня уже в третий раз, и его голос в телефонной трубке явно дрожит.

— Я — ваш коллега, работаю в университете штата Иллинойс, занимаюсь культурологией Западной Европы средневекового периода, — еще раз терпеливо объясняю я. — Сейчас работаю над большой статьей для университетского ежегодника «Феноменологические аспекты европейской алхимии», и меня чрезвычайно заинтересовали ваши исследования в этой области.

Он мне не верит. И не потому, что моя легенда недостаточно убедительна, просто он боится верить кому бы то ни было.

— Откуда вы про меня узнали? — спрашивает он.

— Ваш телефон мне дали на кафедре в университете, — говорю я, и это чистая правда. — Михаил Борисович, я был бы очень признателен вам за возможность встретиться и поговорить о вашей работе. Поверьте, я сделаю все для того, чтобы вы не пожалели о потраченном времени.

Я понимал, что этот разговор может быть непростым, и в принципе был готов к любой неадекватной реакции, но такого ярко выраженного страха встретить не ожидал.

С получением сведений о Михаиле Борисовиче Мейлахе на кафедре зарубежной литературы у меня не возникло проблем. Люди вообще очень легкомысленно относятся к информации, которой владеют, и, если их правильно попросить, выкладывают ее с удивительной готовностью. А с особым удовольствием говорят о чужих несчастьях: тут самый косноязычный собеседник превращается в умелого рассказчика и с плохо скрываемым наслаждением повествует о бедах ближнего, словно радуясь, что его самого они обошли стороной. Интеллигентного вида дама, преподаватель античной литературы, даже порозовела и как будто бы ожила, когда рассказывала мне о судьбе своего несчастного коллеги, так что через тридцать минут я уже знал все нужные и ненужные мне подробности последних лет жизни Мейлаха.