Красные цепи [Трилогия]

День учителя в этом году пришелся на понедельник, но настроение у Светланы Николаевны Крупской было вовсе не праздничным, и десяток пышных букетов – хризантемы, лилии, гладиолусы и, конечно же, розы, куда без них, – превратившие маленький кабинет в подобие душной оранжереи, мрачное состояние духа не скрашивали.

Весь день она решала многочисленные проблемы, накатившие на «единицу» мутной волной. Вздыхала, громко во всеуслышание сетовала, что все приходится делать самой и что никому нет ни до чего дела, завидев рядом Аркадия Леонидовича, томно жаловалась, как ей, слабой женщине, тяжело без мужской поддержки, – но к концу дня более или менее структурировала хаос, в который погрузилась ее школа. Расписание пришлось перекраивать: учительница математики так и не вернулась на работу; Крупской удалось найти двух замещающих преподавателей из «двойки» и «семерки», и, как следствие, изменить распорядок уроков в зависимости от возможностей и пожеланий новых педагогов. Уроки физкультуры временно были отменены вовсе: седовласый физрук еще не пришел в себя после похорон скончавшегося от ран внука и его нагрузку Крупская перераспределила между другими учителями. Еще одной трудностью были занятия по МХК. Правильнее всего было бы просто уволить эту вечно зареванную Лапкович, но отмена еще и ее уроков привела бы к совершенному коллапсу, поэтому с самого утра Светлана Николаевна наведалась в одиннадцатый класс: именно они были инициаторами бойкотирования несчастной Елены Сергеевны, их класс понес личные потери в лице Иры Глотовой и на них, как на старших, вольно или невольно равнялись учащиеся других классов. Крупская выгнала из кабинета преподавательницу химии, чтобы никто не мешал доверительному разговору, и минут пятнадцать увещевала насупленных старшеклассников прекратить бойкот мировой художественной культуры. В ход пошло все: проникновенный тон, многозначительные взгляды, рассуждения о «милости к падшим», апелляции к русской культуре, явные уговоры и скрытые, но отчетливые угрозы. Результат оказался удовлетворительным: чуть больше половины учеников явились на урок МХК, и, хотя остальные, образовавшие непримиримую оппозицию, слонялись по школе, лед, как говорится, тронулся – восьмиклассники пришли на занятия к опальной Лапкович уже в полном составе. Светлана Николаевна вздохнула с облегчением, запомнила имена тех, кто посмел не внять ее просьбам, и решила заняться более приятными хлопотами.

Трагедия трагедией, похороны похоронами, а жизнь продолжалась. Ко Дню учителя в «единице» готовиться начали еще месяц назад, едва успел отзвучать первый звонок. Все классы репетировали номера для праздничного концерта: за режиссуру отвечала актриса местного драматического театра Карельская, оформленная в «единице» на полставки, а общим художественным и идейным руководством занималась лично Крупская. Почти двухчасовое сценическое действо по мотивам произведений русской классической литературы, объединенное единым замыслом, долженствовало не только быть познавательным, но и иметь большое воспитательное значение. В последнюю неделю по понятным причинам всем было не до репетиций, но спектакль уже отработали до мелочей, включая даже такие детали, как явление публике истинного творца этого шедевра: специально подготовленные девочки из десятого класса должны были подойти к Крупской, скромно сидящей в уголке, и вывести ее на сцену под всеобщие аплодисменты. Сегодня оставалось согласовать с директрисой только один чисто формальный вопрос: начинать ли праздник после окончания всех уроков или можно сократить ради такого случая учебный день на час-полтора. Но Екатерина Борисовна, проторчавшая весь день у себя в кабинете, пока Крупская решала проблемы и снимала вопросы, неожиданно сказала:

– Нет.

– Что – нет? – даже как-то растерялась Светлана Николаевна. – В смысле, начнем, когда у всех занятия закончатся? Я просто подумала, что тогда младшим придется ждать часа два, потому что у одиннадцатого класса сегодня седьмым уроком физика, и…

– Нет, – снова повторила Екатерина Борисовна и устало посмотрела на Крупскую. – Света, я считаю, что сейчас не лучшее время для праздников.

Лицо у директрисы было покрыто красными апоплексическими пятнами, руки чуть заметно дрожали, в кабинете резко пахло сердечными каплями, но взгляд маленьких глазок был тверд.

– Катя, послушай, – мягко начала Светлана Николаевна, едва сдерживаясь, чтобы не запустить чем-нибудь канцелярским в эту красную физиономию. – Мне кажется, ты не права. Как раз сейчас самое время показать всем, что жизнь не остановилась, продемонстрировать сплоченность перед лицом скорби, научить и научиться твердости духа…

– Света, – перебила Екатерина Борисовна. – Ты не на уроке. Не нужно меня агитировать. Люди еще не пережили горе. Это не то, что легко забывается, понимаешь? Я всю неделю общаюсь и с детьми, и с родителями. Им страшно, они растеряны. Звонят и разговаривают минут по пятнадцать или приходят вот сюда, в кабинет, и сидят, пока не выговорятся.