Красные цепи [Трилогия]

– Очень странно, – заметила Светлана Николаевна. – Почему-то ко мне никто не приходит.

– Может быть, считают себя недостойными, – предположила директриса.

– Или я просто очень занята школьными делами, и мне не до разговоров, – парировала Крупская.

– Может быть. Но за две недели в городе два десятка трагически погибших, из них двое – ученики нашей школы. Двое педагогов потеряли детей и внуков, у Лили Скворцовой погиб отец, Елена Сергеевна стала изгоем, в пятницу случилась массовая драка, и одного из мальчиков увезли в больницу, а другой явился сегодня таким избитым, что я удивляюсь, как он вообще пришел в школу. Уже чудо, что нас вообще не забыли поздравить, – Екатерина Борисовна слегка повела рукой, показывая на цветы в вазах и стеклянных банках, расставленных на полу, – но требовать от детей, чтобы они в такое время играли на сцене, я считаю неправильным.

– Так тем более, именно сейчас…

– Нет!

Екатерина Борисовна даже шлепнула по столу пухлой ладонью. И добавила:

– Я запрещаю.

Крупская захлопала густо подведенными веками. За восемь лет работы в «единице» она никогда не слышала от директрисы ничего подобного. Светлана Николаевна встала, оправила юбку и сухо осведомилась:

– Это твое окончательное решение?

– Да.

– Что ж, хорошо. Учительский банкет тоже отменим?

Екатерина Борисовна пожала плечами.

– Нет, зачем же. Соберемся, как и планировали, в столовой после уроков. Кто хочет – придет. Отметим День учителя. Просто я вижу разницу между нашим междусобойчиком и тем, чтобы заставлять детей два часа прыгать на сцене или смотреть на посвященное нам представление.

Крупская молча развернулась и вышла.

Внутри медленно, как закипающая смола, клокотала злость. Надо было раньше разобраться с этим вечно болеющим недоразумением, пустым местом в директорском кресле. Ну да ничего: она найдет, что и куда написать, соберет подписи – и тогда посмотрим, как долго почтенная Екатерина Борисовна удержится на своем месте. Она бы сделала так уже давно, если бы не удовлетворенность своей позицией неформального лидера и неприязнь к хозяйственной работе, которая составляла значительную часть обязанностей руководителя школы. Но об этом можно подумать завтра, а сейчас еще оставался шанс спасти этот день, потому что в праздничные планы Светланы Николаевны входил не только литературный спектакль. Были дела поважнее: например, решительный натиск на неприступного историка. Пора уже победоносно закончить эту затянувшуюся кампанию, и сегодняшнее застолье давало отличные шансы.

Уроки закончились в половине четвертого, а в четыре из школы ушли последние ученики. Коридоры сделались пустыми и звонкими, двери классов закрылись, а немного позже из столовой потянулись запахи огурцов и колбасной нарезки – классические ароматы небогатой корпоративной вечеринки. Общий сбор назначили на пять часов вечера; к этому времени столы были сдвинуты, шаткие банкетки на гнутых алюминиевых ножках расставлены, расстелены скатерти и разложены по пластмассовым тарелкам закуски. Аркадия Леонидовича, как единственного мужчину, призвали на помощь в открывании бутылок, и он орудовал штопором, вытаскивая тугие винные пробки, и с треском скручивал пластиковые колпачки коньяка. Светлана Николаевна улучила момент и усадила его рядом с собой на заранее выбранное, стратегически верное место – поближе к выходу и подальше от восседающей во главе стола директрисы.

Аркадий Леонидович был задумчив, сдержан и почти не пил: просидел час, изредка делая небольшой глоток вина из пластикового стаканчика. Крупская, напротив, налегла на коньяк: сначала для снятия стресса, а потом просто для куража и, как говорится, для блеска глаз. Глаза у нее заблестели и в самом деле очень быстро. Она то и дело наклонялась к историку, шептала ему на ухо – как правило, ехидные замечания по поводу присутствующих коллег, шутила, сама смеялась собственным шуткам и то и дело клала на его руку свою горячую сухую ладонь или стискивала, как бы невзначай, его бедро под столом.

На столе рядом с Аркадием Леонидовичем лежал деревянный меч: короткий, с широким лезвием и рукоятью, обмотанной бумажной веревкой.

– А это что такое? – полюбопытствовала Крупская.

Историк чуть улыбнулся.

– Дети подарили, – ответил он. – Шестиклассники. Вот, тут и надпись есть, смотри.

Крупская сфокусировала взгляд. На одной из сторон клинка красовались выжженные буквы: «Настоящему рыцарю!»

– Как мило! – игриво восхитилась Светлана Николаевна, подняла свой стаканчик и провозгласила: – Ну, тогда за рыцаря!

И выпила залпом.

Через час половина преподавательского состава засобиралась домой. Те, кто еще оставался, явно намеревались задержаться надолго: учительница географии вместе с преподавательницей физики завели тонкими голосами «Ой, да не вечер», остальные, склоняясь головами, громко обсуждали что-то на разные голоса, кто-то бродил вдоль стола, подливая себе из еще не опустевших бутылок. В уголке примостилась Лапкович: одинокая, молчаливая, озирающаяся по сторонам, словно ожидая неприятных подвохов. Ее не замечали.