Красные цепи [Трилогия]

Мама пыталась бороться, вцепилась ему в руки, ноги скребли по полу, роняя тапки. Женя, рыча, проволок ее по коридору, не чувствуя веса, не ощущая сопротивления, пинком распахнул дверь комнаты и швырнул на кровать. Она шлепнулась на живот с коротким, придушенным воплем, а он навалился сверху, продолжая сжимать руки на шее и вдавливая в мягкий матрас. Если бы мама продолжала бороться, пыталась драться, вырываться, кричать, может быть, все сложилось бы тогда по-другому. Возможно, он бы убил ее, задушил прямо там, на кровати, которую она должна была беречь для отца и на которую всего несколько дней назад улеглась вместе с каким-то пыхтящим чудовищем из ночного кошмара. А может, сдался бы, отпустил ее, ушел к себе в комнату, снова уткнувшись в экран монитора, – кто знает. Но мама перестала сопротивляться, затихла и только скулила тихонько, вздрагивая всем телом и упираясь ему в пах упругими ягодицами. Женя вырвал из лампы у изголовья кровати электрический провод и с остервенением обвязал его вокруг хрупких запястий, затянув двойные узлы. Проводом второй лампы стянул щиколотки. Потом сорвал с подушки наволочку и затолкал ее, размазывая кровавого цвета помаду, так глубоко в мамин рот, что едва не вывернул челюсти. Встал, тяжело дыша, и посмотрел: мама, подвывая чуть слышно, лежала лицом вниз, почему-то согнув ноги в коленях и задрав их кверху.

– Ты никуда не пойдешь, – повторил Женя; по виску скатилась капля жирного пота. – Лежи тут смирно, ясно тебе?!

Теперь пути назад не было, и действовать следовало быстро, а соображать еще быстрее. В чулане нашлись прочные черно-желтого цвета веревки и широкая изолента; на кухне – пугающего вида широкий и острый тесак для рубки костей и больших кусков мяса.

– Видела? – сунул он маме под нос блестящее лезвие, в котором отразились ее вытаращенные, обессмыслившиеся от ужаса глаза. – Только дернись, зарежу!

Она поверила. Не могла не поверить, потому что это было правдой.

Через несколько минут он уже привязал ее к батарее, вытащил изо рта обмусоленную, пропитанную слюной тряпку и налепил поверх губ клейкую ленту. Намотал себе на локоть остатки веревки, прихватил тесак и отправился в комнату к Инге.

Сестра как ни в чем не бывало лежала, укрытая пледом, и смотрела в экран телевизора. Когда в дверях появился брат, всклокоченный, запыхавшийся, с веревкой в одной руке и мясницким ножом в другой, она только скользнула по нему равнодушным, потерянным взглядом и снова уставилась в телевизор.

За время, прошедшее после жуткой бойни в «Селедке», Инга так и не пришла в себя полностью. Женя боялся, что сестра станет «овощем», начнет мочиться в постель и ее придется возить на коляске и кормить с ложки, вытирая капающую слюну и стекающую струйкой из уголка рта жидкую кашу, но случилось другое. Инга жила будто в трансе или под гипнозом – ну, во всяком случае, Женя именно так представлял себе тех, кого загипнотизировали или погрузили в трансовое состояние: она ела, спала, самостоятельно умывалась и ходила в уборную, но была где-то не здесь. Может быть, в недалеком прошлом, где оставалась веселой, язвительной и сексуальной девчонкой, на глазах у которой еще не разлетелась пробитая пулей голова лучшей подруги. На вопросы она не отвечала, но слушала и всегда выполняла что скажут; иногда заговаривала сама с собой, порой что-то спрашивала невпопад, но чаще молчала и лежала вот так, глядя в экран. Женя пробовал в качестве эксперимента переключать каналы, но Инге было совершенно все равно, что смотреть: турнир ли по боксу, крикливое шоу или концерт ансамбля народных инструментов. Можно сказать, она стала идеальным ребенком, таким, о котором мечтает каждый родитель: хорошо кушает, спит, слушается и не докучает.

– Систер, – попросил ее Женя, – вытяни руки.

Инга, не отрывая взгляд от передачи про морских котиков, откинула плед и протянула ему свои тонкие кисти. Женя скрепя сердце связал их, стараясь не слишком туго затягивать узел, потом поднял сестру с дивана и повел за собой в спальню.

Теперь ему предстояло решить, что со всем этим делать. Он оставил сестру и мать сидеть связанными у батареи, а сам ушел к себе в комнату, оставив открытыми двери.

Сначала он сказал себе, что надо просто дождаться отца; что он вынужденно обезопасил себя, сестру, даже мать от ее ночных похождений, что нужно перетерпеть, подождать, объяснить ситуацию, рассказать, почему единственным выходом стало то, что он сделал. Но это было неправильно. Все эти мысли принадлежали тому испуганному мальчишке, который в слезах слушает, как его мать идет трахаться с посторонними мужиками, как приводит в дом незнакомцев, мальчишке, который может только сжиматься от страха у себя в комнате и ждать, когда приедет большой сильный папа и все решит, защитит и исправит. Вот только теперь этот мальчик исчез. Глупо было рассчитывать, что после возвращения отца из долгого плавания что-то изменится: никогда ничего не менялось, все останется как прежде и на этот раз. Эта семья нуждалась в новом главе. И он появился.