Красные цепи [Трилогия]

Буря вторглась в город вместе с надвинувшейся из-за пределов мира ночью. Передовые отряды порывистого колючего ветра влетели на улицы, кружась, завывая, визжа, обламывая на лету ветки деревьев, скалясь в окна и срывая рухлядь с балконов. Поползли вдоль проспектов и переулков длинные шелестящие ленты из морозной пыли, мусора и опавших листьев, как торопливые змеи, шуршащие сухой кожей. Рекламные щиты задрожали, как бубны, в которые кто-то бил невидимым кулаком, призывая древних богов. На темном небе еще различались редкие яркие звезды, но потом они стали гаснуть одна за другой, когда со стороны моря надвинулась непроницаемо темная масса громадных туч, похожих на исполинский город; но если это и был небесный град, то уж точно не Иерусалим: тяжелые темные клубы устрашающе громоздились один на другой, образуя стены, ротонды, арки и еще что-то, чему не было названия в человеческом языке, а с громоздких башен готовы были сорваться вниз каменные горгульи.

Лихие порывы ветра сменились мощным, непрестанным напором. Провода загудели, как струны. Город наполнился гулом. Кое-где замигали окна и вывески, словно сам свет, захлебываясь темным вихрем, сдавался в битве с явившейся тьмой. Редкие запоздавшие пешеходы, скорчившись, спешили укрыться в домах. Исчезли машины. Забившиеся на чердаки птицы замерзали, сбившись в тесные дрожащие кучки и тщетно пытаясь согреться. Пропитанный морской солью свирепеющий ураган прогнал все живое с улиц, заставил спрятаться в щели и норы тесных квартир, и тогда с низко нависших косматых туч обрушились вниз и наискось потоки ледяного дождя и тяжелого мокрого снега, укрывших своей завесой то, что вторглось в город вместе со штормом.

У него были свои планы и правила.

В дальнем море за горизонтом с навалившейся яростной бурей боролся белый корабль, возвращающийся домой из похода. Через два дня одышливый дизельный двигатель остановится, как усталое сердце, и корвет, потеряв возможность разрезать вспенившиеся валы, развернется лагом к волне и опрокинется, увлекая без малого сто человек в холод бездонной водной могилы.

У истертых временем причалов «Коммунара» раскачивались и скрежетали старые корабли, бились бортами, угрюмо стонали, будто сетуя, словно бывалые воины, что стоят в стороне и не могут вступить в битву с волнами. Черные длани ветра врывались в ремонтные доки, заставляли дрожать стиснутые высокими стенами суда; в задраенном наглухо трюме видавшего виды сторожевика с отсеченной кормой, обреченного быть разобранным и разрезанным на иглы и канцелярские скрепки, качнулись оставленные ремонтниками газовые баллоны; ударились, прозвенели во мраке железного чрева и повалились один за одним, как компания выпивох, в которой один, не устояв на ногах, увлек за собой остальных. Из повредившихся клапанов стала бесшумно сочиться ядовитая горючая смесь. К утру понедельника, когда сюда вернутся рабочие, среди которых будет молодой парень, недавно вернувшийся в город из армии, парень, младший брат которого со сломанным коленом лежит в городской больнице, – тогда трюм превратится в гигантскую бомбу, и хватит незаметной искры, чтобы объемный взрыв разметал обуглившиеся тела, разорвал швы на корпусе корабля, пробил переборки и через отсутствующую кормовую часть плюнул пламенем и шрапнелью раскаленных стальных обломков в сторону утилизационных цистерн со слитой соляркой.

За черной узкой лентой Шукры, в Заселье, ветер налег на поставленные в два ряда друг на друга контейнеры, приспособленные под жилье для людей. Холод вползал в бесчисленные щели и дыры, заставляя жарче растапливать самодельные печи; в ночь на понедельник, не выдержав напора бури, несколько похожих на консервные банки хибар рухнут, из распавшихся печек вырвется пламя, пожирая убогий скарб, спрятанные среди грязной одежды небогатые накопления и не успевших вырваться из западни обитателей, и десятки чумазых рабочих из чужих, дальних стран вырвутся в город, сбившись в стаи, как оголодавшие волки.

Ураган раскачивал вышки сотовой связи; проворными ледяными пальцами облеплял провода мокрым снегом, готовясь замкнуть напряжение в яркие электрические дуги, рассыпать искры, поджечь дерево и труху стен обители брошенных стариков; эмиссары надвигавшейся с моря тьмы стучались в окна, завывали в вентиляционных колодцах, напоминали о старых обидах, наводили тоску, сеяли страх, и люди гасили свет в окнах, чтобы кто-то не увидел его снаружи, прислушивались к ночным голосам и шагам у входных дверей, шептали во сне слова незнакомых наречий или вовсе не спали, вытаращившись в темноту и внимая мраку в собственном сердце.

Еще до наступления хмурого утра город был полностью завоеван.

* * *

Большие окна больничного холла на втором этаже из непроницаемо темных постепенно превратились в тускло-серые, как будто черная краска ночи размылась, разбавленная холодной влагой дождя.