Красные цепи [Трилогия]

Его берлога находилась в заброшенной квартире на первом этаже наполовину разрушенного дома, скрытого среди своих серых собратьев в самом центре запутанных дворов старого города. Несколько лет назад два верхних этажа этого дома полностью выгорели, крыша провалилась, а все остальные этажи до самого подвала были залиты водой и пеной из пожарных брандспойтов. Потом над почерневшими обломками стен наверху кое-как соорудили временную кровлю и благополучно забыли про этот дом, в котором среди затхлых, покрытых плесенью стен и лестниц, камень которых крошился от разрушительного грибка, продолжали жить люди. Те, кому было куда уехать, давно покинули это место, и многие квартиры стояли пустыми, а двери их были грубо забиты досками и железными листами. Вот в одной их таких квартир он и соорудил себе нору: заколоченные окна поднимались над землей едва ли на метр, а сырой воздух, пропитанный тяжелыми гнилостными испарениями, только усиливал сходство с другим, давним его логовом.

В деревнях, затерянных среди карельских лесов, и по сей день можно услышать легенды об огромном черном волке, сожравшем так много людей, что в конце концов он смог принимать человеческий облик. По таким вот легендам два с половиной века назад его и нашел Мастер. Произнесенное тогда заклятие навсегда сковало Вервольфа красной цепью, держащей в повиновении лучше любой стали и строгих ошейников, и грозный хозяин дремучих гиблых лесов стал жителем других, каменных дебрей. Мастеру был нужен помощник, и он обрел его — такого, о котором можно было только мечтать. Вервольф не жалел об утраченной свободе и принял новую судьбу и даже это новое имя с благодарностью: служить такому господину было честью для него, а с каждым годом к тому же это было все более выгодно и безопасно. Мир становился слишком тесным, крикливым и любопытным, и вырывать жертв из огромного гомонящего людского стада было делом все более и более хлопотным. Это в бытность свою лесным зверем, чьему рычанию повиновались все волки окрестных земель, он мог совершать набеги на деревни, проходя по ним смертью в человеческом или волчьем обличье, мог охотиться на запоздалых всадников или нападать на обозы, неосторожно въезжавшие в лес среди ночи. Но сейчас он ни за что не смог бы, сохраняя в тайне свое существование, постоянно поддерживать себя свежей плотью и кровью, и, возможно, даже не выжил, если бы не Мастер и его ассиратум. Эликсир являлся словно бы законсервированной жизнью, и его хватало очень, очень надолго, так что охота перестала быть для Вервольфа необходимостью, оставаясь удовольствием, которому можно предаваться изредка. Так оно и было до недавнего времени: Мастер делал ассиратум дважды в год, в первое новолуние после весеннего и осеннего равноденствия; они тщательно выбирали жертву, подготавливали охоту, неспешно потрошили труп, а потом Вервольф имел возможность полностью сожрать еще теплое тело, с наслаждением сгрызая мясо с хрящей и позвонков. Потом он уносил подальше и зарывал кости, лишь иногда возвращаясь к месту захоронения, чтобы откопать их и снова погрызть. Остальное время он был предоставлен самому себе: мог рыскать в Сосновке или Удельном парке, охотясь на бродяг и пьяниц, а иногда убегать за город в родном обличье черного волка и наведываться в небольшие дачные поселки; мог отсыпаться днем, а мог и работать — его с радостью принимали в качестве рубщика мяса в тех местах, где не задают лишних вопросов, но ценят уникальное умение раскроить свиную или говяжью тушу одним ударом, а еще уважают молчаливость и отсутствие любопытства.

Но сейчас все изменилось. После того как это началось, Мастеру стали нужны жертвы каждый месяц, и вот, едва Луна скрывается в тень, Вервольф снова выходит на свою охоту. Потрошить жертву приходится теперь второпях прямо на месте, и вместо того, чтобы несколько часов с наслаждением поедать труп, разгрызая суставы и череп, можно только выхватить кусок-другой дымящейся парной плоти. Впрочем, он не был так уж недоволен. Охота есть охота, и азарт постепенно наполнял его, разливался в конечностях, как бодрящая кровь. Вервольф выпрямился во весь свой исполинский человеческий рост, с сопением втянул носом воздух, поплотнее закутался в плащ, накинул на голову капюшон и широкими неслышными шагами, словно стелящийся над землей черный сгусток тумана, отправился в путь. До полуночи остается час, а до утра и того больше, и у него есть время и на ночную прогулку, и на то, чтобы найти жертву. В последнем он не сомневался. Он всегда их находил.

* * *