Красные туфельки (Сборник произведений молодых китайских писателей)

— Если бы Рыбий царь действительно был божеством, — возражали старикам другие жители, — то разве оказался бы он побеждён людьми? Даже если и вправду существует Рыбий царь, то, что мы вытащили, точно уж не божество. Кто бы сумел поймать чудесного Рыбьего царя? Это всего лишь здоровенная рыба-переросток.

Аргументы были настолько исчерпывающими, что даже суеверные старые развалины не находили подходящего ответа и стояли, раззявив беззубые рты. До того, как называется эта рыба, никому не было дела, и потому просто говорили «рыба-переросток». Так пусть себе будет «царь-рыба», пусть себе будет «рыбий царь». Люди некогда благоговейно обсуждали его, а сейчас эти же люди распорядились его судьбой. Дошло дело до того, что несколько отчаянных голов снова отправились в горы, намереваясь отрезать кусок мякоти Рыбьего царя. Но их планам не суждено было сбыться.

— Вот зараза! До сих пор сторожит! — рассказали, вернувшись в деревню, эти лихие парни.

* * *

Несколько дней подряд Хайтянь сторожил Рыбьего царя, он и ел, и спал рядом с огромной тушей. Солнце палило до безумия, хмуро чернели тяжёлые горные тени, а озёрная гладь застыла, словно в трупном окоченении. Белые птицы угрожающе кружили в воздухе, подолгу не решаясь приземлиться. С тесаком в руке Хайтянь обошёл вокруг Рыбьего царя один раз, затем второй. На топком, глинистом берегу появилось кольцо глубоких-преглубоких следов, как будто образовался прочный оборонительный рубеж. Паренёк остановился, поглядел на свои следы и, видимо, оставшись довольным, снова приставил тесак ко лбу, загораживаясь им, как козырьком. Хайтянь оглядел водную гладь, горные вершины, небесную высь. Лезвие ножа сверкнуло на солнце. Скользнув молниеносным взглядом по спрятавшимся в роще людям, паренёк вернулся сторожить Рыбьего царя.

Рыбий царь уже давно перестал шевелиться. Судя по тому, что Хайтянь стал очень редко носить воду и поливать это озёрное чудище, можно было догадаться: паренёк тоже понял, что Рыбий царь умер. Диковинное существо не просто умерло, из-за одуряющее жаркой погоды тело Рыбьего царя, разрушаемое множеством бактерий, стремительно разлагалось и тлело. Прошёл лишь только один день, а от гигантской туши уже разило смрадом. На третий день людям издалека стало заметно, как начали истлевать внешние покровы и на тёмном теле Рыбьего царя бутон за бутоном распускались огромные ярко-малиновые цветы. Вонь стала более ощутимой. Прошло ещё два дня, и смрад спустился в горную низину. Жители деревни почувствовали, как желудок начинает конвульсивно сокращаться, словно съеденная рыба, откликаясь на призыв Рыбьего царя, также разом протухла. Отвратительный привкус тухлятины наполнял животы, плескаясь там, как склизкие рыбины. Горло сжимал спазм, рот раскрывался, и наружу извергалось всё содержимое — и мякоть рыбная, и уха… Стошнило одного, стошнило двоих, а потом тошнило уже всю деревню. Выворачивало так, что ни в желудках, ни в кишках не оставалось ни капли. Одежда, став в талии шире на целый обхват, болталась на ветру, словно трепыхающийся флаг. Сходили в уездную больницу, но доктор сказал, что, дескать, ничего страшно, и выписал только общеукрепляющие препараты. Вернулись в деревню, выпили лекарство, но через минуту всё проглоченное опять вырвалось наружу.

Кое-кто посчитал, что Рыбий царь, разлагаясь, загрязнил воздух и воду, а потому было предложено отправиться в горы и закопать это чудище. Однако всех тошнило не переставая: силы подняться в горы ещё были, но для того, чтобы вырыть яму, сил найти уже было негде. Несмотря на это с десяток мужчин, еле волоча ноги, смогли-таки собраться, потратив на это не меньше чем полдня. Они выстроились друг за другом, и эта вереница потянулась, извиваясь, словно длинная изморённая змея, к Беловодному озеру. Мы тоже увязались за взрослыми. Заметив, что мы плетёмся в хвосте, старшие не стали прогонять нас, как сделали бы прежде, а лишь устало покосились. Это нас обрадовало: похоже было, будто мы смогли добиться какого-то положения.

Взрослые поддерживали идею Лаохэя о том, что Беловодное озеро всегда принадлежало нашей деревне. Какое, мол, было у старосты право самовольно отдавать озеро в аренду? И хотя так считали все, но каждый раз, когда разговор касался старшего и младшего Дяо, на лицах появлялось раскаяние. Мы же до сих пор не могли окончательно определиться. Вспоминая избитого старину Дяо, нам всякий раз хотелось встать на его сторону. Мы потихоньку злорадствовали из-за того, что Лаохэю отрубили указательный палец, и нам даже хотелось вернуть всю выловленную рыбу обратно.