Красные туманы Полесья

Калач, не раздумывая, ударил еврея в солнечное сплетение. Годман согнулся пополам, широко раскрыл рот.

Калач нагнулся к нему.

– Дыши глубже, еврей, на пятках попрыгай, полегчает.

– За что?

– За что, спрашиваешь? За неправильный ответ.

– Но я сказал правду.

Удар в переносицу отбросил еврея к стене. Из носа Годмана пошла кровь. Он вытирал ее, но не мог остановить.

Гауптштурмфюрер поморщился.

– Мирон, неужели нельзя обойтись без этого?

– Но вы же видите, господин Бонке, что этот еврей не желает говорить правду.

– Толку от того, что ты изуродуешь его. Нет, я, конечно, не имею ничего против, но время, Мирон!

Калач усмехнулся.

– Я понял вас, господин Бонке. Обойдемся без большой крови. – Он рванул дверь спальни и крикнул: – Дочь Соня, на выход.

Сара Абрамовна вскочила.

– Не пущу! Что вы хотите?

Калач взревел:

– Я сказал, девка в комнату! – Калач достал пистолет. – Или ты хочешь, чтобы я перестрелял детей на твоих глазах?

Калач подошел к кровати, где сидели дети, схватил за руку старшую дочь, рванул на себя, втащил ее в комнату, закрыл дверь спальни на ключ.

Годман побледнел.

– Что вы собираетесь делать?

Калач усмехнулся.

– А ты не догадываешься, Годман? Сейчас сам все увидишь.

Калач схватил девочку и хотел сорвать с нее платье.

– Не делайте этого, – взмолился Годман.

– Говори правду.

– Я все скажу, отпусти ее, Калач.

– Вот как? В тебе проснулось что-то отцовское. Говори – мы послушаем. Если скажешь правду, отпущу твою девчонку.

Годман вытер кровь, вздохнул и проговорил:

– Да, я не смог взять с собой все, что у меня было. Из-за обычной случайности. Человека, которому доверился, банально не было дома, когда я должен был выехать.

– Кто он?

– Вы должны его помнить. Это Лев Борисович Муклер.

– Муклер? – воскликнул Калач. – Опять хочешь обмануть? Он и его семья были расстреляны сразу по приходе в район освободительной армии Германии.

– Не сразу, на следующей неделе. До расстрела я передал ему чемодан. Там то же самое, что и в саквояже, но в меньшем количестве.

– И как найти теперь этот чемодан, если Муклер с семьей расстреляны? Я понял! Ты хочешь запутать нас. Мол, золотишко было, но осталось у еврея, которого расстреляли. Идите, ищите. Так, скотина? – взревел Калач.

– Нет, искать ничего не потребуется. Муклер знал, что из города ему не уйти. Жена третий год на коляске. У него был постоянный поставщик краденых вещей, некто Василий Герасимов, который избежал мобилизации и скрылся не без помощи Льва. Муклер надеялся на его связи в уголовном мире, дабы выжить.

– Напрасно.

– К сожалению, да.

– Ты хочешь сказать, что Муклер доверил твой чемодан вору?

– Герасимов не вор, он скупал краденое и сдавал его в ломбард Муклера.

Гауптштурмфюрер затушил окурок о стол, повернулся к еврею.

– Ты о чемодане говори, Годман.

– Мы договорились, что если над семьей Муклера нависнет опасность, то он передаст чемодан Герасимову.

– Но сделал ли так Муклер? – спросил Калач.

– Это можно выяснить у Герасимова. Он устроился на работу в районную управу, кем-то по хозяйственной части.

– Где живет?

– Минуту, дайте вспомнить. Улица Ворошилова, дом четыре дробь один, квартира… не помню. Первый подъезд, второй этаж налево.

– Достаточно, – сказал Калач. – Я знаю этот дом. Он недалеко от железнодорожной станции, входы в подъезды со двора, на площадке по две двери. Значит, у Герасимова квартира номер три. Найдем.

– Улица не Ворошилова, а Ямская. Надо было запомнить уже. Это касается тебя, еврей. А ты, Мирон, отправляйся по адресу. Водителя возьми с собой. Ведь ты же умеешь управлять автомобилем?

Начальник полиции развел руками.

– Странно, да? Бывший директор автобазы не может водить автомобиль.

– Мне плевать на это. Девку с отцом на место!

– Да, конечно. – Калач поправил кобуру и сказал Годману: – Забирай свою сопливку, идите в спальню. Я все проверю и вернусь. – Он отпер дверь.

Годман привел дочь в чувство, поднял на руки и унес в спальню, где раздался сдавленный женский крик.

– Езжай, Мирон, я подожду здесь. Только быстро, туда-сюда! – сказал гауптштурмфюрер.

– Яволь, господин Бонке!

Калач уехал. Отсутствовал он недолго, примерно час, около полуночи зашел в комнату с чемоданом, улыбаясь во весь рот.

– Значит, не обманул Годман? – спросил немец.

– Нет.

– Что с Герасимовым?

Калач притворно вздохнул.

– Вот ведь какая незадача, господин Бонке, повесился он. И чего ему не хватало? Служба не бей лежачего, неприкосновенность, бабы. Слышал я, пил он много. Может, на этом и свихнулся?

Гауптштурмфюрер усмехнулся.

– Повесился, говоришь? Ну что ж, это его выбор. Чемодан смотрел?

– Так точно! Золота и ценностей там раза в три меньше, чем в саквояже.

Бонке поднялся.

– Вот и решили.

Калач не понял.

– Что решили?

– Я забираю саквояж, ты – чемодан. Это справедливо, не так ли? Учитывая интерес господина коменданта.

Бонке был единственным немцем в Гороше, который не боялся Калача.

– Хорошо. Справедливо.

– Избавляйся от семьи, озадачь своих полицейских, чтобы вынесли трупы и сбросили в реку, и выходи к машине. Я доставлю тебя до управы.

– Яволь, герр гауптштурмфюрер!

Калач вытащил «ТТ», прошел в спальню и расстрелял всю семью Годмана.