Красные ворота

Сразу вспомнились страшные рассказы подруг о трагических случаях, о заражении крови и прочих страшностях, вполне возможных. Она и до этого боялась, а сейчас ей просто стало не по себе. Но все же она решительно нажала на кнопку звонка около глухой калитки и стала ждать, уже заранее страшась увидеть «бабку», какую-нибудь старую каргу, похожую на ведьму. Но калитку открыла не бабка, а женщина лет сорока, правда, не очень симпатичная, с острыми бегающими глазками.

— Я от Марии Петровны, — пролепетала Нина робко.

— Понятно… Проходи, девочка… А это кто? А, понимаю, виновник торжества. Ему бы не надо было приезжать.

— Мы только… предварительно… договориться… — сказала Нина.

— Ладно, пусть тогда молодой человек подождет здесь, а вы проходите.

Нина прошла вслед за хозяйкой, которая провела ее на терраску, усадила в плетеное кресло и быстро расспросила: на каком месяце, в первый ли раз, ну и что она должна после этого сразу уйти.

— Но если я не смогу?

— Сможете, милая. Оставить вас мне нельзя. Ну и, разумеется, об этом никому. И вашему… кавалеру скажите, что мы не договорились, что вы раздумали. Это мои условия. Должны понимать, что я рискую. Когда сможете приехать?

— А вы… вы врач? — робко спросила Нина.

— Я акушерка. Можете не беспокоиться, все будет в порядке. Не забудьте захватить деньги, а то некоторые… забывают, а я деньги беру вперед. Так когда?

— Когда вы скажете.

— Приезжайте завтра вечером, к шести часам.

— Хорошо, приеду, — пробормотала Нина, но не очень уверенно — женщина доверия не вызвала и была ей неприятна.

— Хорошо, жду. Но не опаздывать, девочка.

Когда Нина вышла, Игорь сидел на скамеечке, что была напротив, и дымил.

— Ну что? — поднялся он и пошел к ней навстречу. — Что? — спросил взволнованно.

— Договорились на завтра. В шесть вечера.

Нине стало страшно. На какой-то миг захотелось ей уткнуться Игорю в грудь и разреветься, но она сдержалась, хотя слезы и подступали к глазам.

— Не надо, Нинуша, не надо, — он взял ее руки в свои, сжал, а потом начал целовать. — Не надо. Все будет у нас хорошо. Ведь сейчас все зависит от тебя. Ну, прости мне минутную слабость и растерянность.

— Придется все же завтра… приехать…

— Нет, не придется, — вдруг решительно сказал он. — Я не позволю тебе этого.

— Брось, Игорек, как ты не позволишь? — отмахнулась она.

— А так! К шести часам завтра здесь будет наряд милиции. Да, да! Даю тебе в этом честное слово. А ты знаешь, я его никогда в жизни не продавал. Я это сделаю, можешь не сомневаться.

Игорь даже стал казаться выше ростом, ноздри его раздувались, пухлые губы дрожали. Нина вспомнила, как закатил он один раз в госпитале грандиозный скандал и так бушевал, что прибежал даже главврач его успокаивать. Нет, он, конечно, сделает, что решил, и это в общем — то должно было быть ей приятно, как-то примирить с ним; но на душе было странно пусто, и его поступок не вызвал никаких чувств, просто все стало безразлично и даже не порадовало то, что завтра ей уже не надо приезжать сюда и подвергаться неизвестной, а потому пугающей операции.

— Пошли на станцию, — все так же решительно сказал Игорь, взяв ее за руку.

42

Петр Бушуев, как начались погожие, предвесенние дни, понемногу начал прогуливаться по родным московским улочкам, ведь покинул он Москву в тридцать шестом, добившись военного училища, о котором мечтал с ранней юности. А там Дальний Восток, в тридцать восьмом — Хасан, в тридцать девятом — Халхин-Гол. Хоть и невелики были бои, недлительные, но все же настоящая война, и с потерями и со смертями, но и с геройством. Хорошо дрались ребята, честь им и слава. В сорок первом, еще в апреле двинулась их часть на запад. Ехали с радостью, надоел уже Дальний Восток с его сопками, малолюдством, суровым климатом и нелегкой службой. Но некоторые понимали, что перебрасывают часть неспроста, что ждет их на западе не просто служба в обжитых и хлебных местах… Но об этом не говорили, не положено было о войне поминать, с Германией-то — мир и дружба.

После операции нога побаливала, ходил Петр с палочкой, но променажи делал порядочные; особо часто в парк ЦДКА заходил, еще до армии любил там бывать — и на лодочке катался, и на танцплощадке не последним танцором был. Пройдется там по аллейкам, потом присядет на скамеечку, задымит «беломориной» и жизнь свою вспоминает. Что ж, жизнь как жизнь, честная, по совести… В войну, правда, выпивать приходилось часто: вначале — чтоб напряжение чрезмерное и усталость снять, ну а в конце победы отмечали. За каждый город взятый, а то и за пункт населенный — какое-никакое, а празднество. Тогда и награды пошли густо, обмывали… С бабами Петр не баловался, если и были два-три случая, так по пьянке, а душой оставался верен Катеньке. Из-за него же, чтоб с ним не расставаться, скрыла она беременность, только когда убило ее, сказал врач, приходила она, средства какого-нибудь просила, но слово с него взяла, чтоб не говорил Петру… Ну а тот, дурак честный, слово сдержал. Так с дитем и убило Катеньку…