Красные ворота

— Володя, после войны жизнь всегда сложна. После окончания гражданской и военного коммунизма для многих был непонятен нэп. Жизнь сразу наладилась, откуда-то появилась масса товаров, но появились огромные деньги у одних и весьма скромный заработок у других… Сейчас, конечно, все иначе, но какие-то нечестные люди умудрились нажиться на трудностях и несчастьях других. И что из этого? При чем здесь «придуманные мифы»? Порядочность всегда останется порядочностью, а не…

— Опять ты за свое, — перебил Володька. — Порядочность, непорядочность. Это чересчур прямолинейно. Жизнь не укладывается в эти два понятия.

— Ты так решил? — она посмотрела на него. — Объясни тогда.

— Чего объяснять? Жизнь каждый день подчеркивает относительность всего этого, — махнул рукой он.

— Нет, дорогой, человечество дорого заплатило и еще дорого заплатит за то, что сочло абсолютные истины за относительные, — сказала мать убежденно.

— Ты веришь в абсолютные истины?

— Без них нельзя жить, Володя.

— А «не убий»?! И война? Нет, мама, ты не права, — он поднялся и стал ходить по комнате, громыхая сапогами, потом остановился. — Понимаешь, мама, во время войны у каждого был смысл жизни — победить. А сейчас?

— Жить честно, — спокойно сказала мать.

— Опять — честно, нечестно! Честно я не мог сходить даже в ресторан, чтобы отпраздновать возвращение. Ходил на чужой счет — то угощал Деев, то Гошка…

— Кто этот Гошка?

— Мой бывший разведчик. Разве я не говорил тебе о нем?

— Нет… Володя… — она помолчала, словно колеблясь. — Ты что, действительно взял взаймы у Сережи и на эти деньги мы так шикуем?

— Спроси у него, — стараясь придать уверенность голосу, ответил Володька.

— Я и спрошу, — не сразу сказала она. — Хотя, конечно, вы уже сговорились.

Володька ушел в свою комнату с неприятным ощущением, какое всегда бывает после вынужденного вранья. Кроме того, слова матери если не убедили его окончательно, то дали толчок к мыслям тоже нелегким. И тут позвонила Майя.

— Как поживаешь, Володька? — спросила она небрежно.

— Так себе… — пробурчал он.

— Смотрю, у тебя неважное настроение?

— Вроде… Знаешь, Майка, я, как вернулся в Москву, начал делать что-то не то…

— К этому «не то» отношусь и я? — шутливо осведомилась Майка.

— В какой-то мере, — ляпнул он прямо. — Потому что это один из целого ряда непорядочных поступков, мною совершенных.

— Боже, как длинно и непонятно! — воскликнула она. — Неужели ты надеешься прожить, всегда поступая порядочно?! Это смешно, Володька! Господи, насколько же я старше тебя! Надо ведь вернуться с войны таким невинным агнцем, — она рассмеялась.

— Не такой уж я невинный, — угрюмо сказал Володька. — Просто в войну всегда делал то, что надо. А сейчас делаю не то…

— Я как-то не замечала, что ты страдаешь рефлексией. Что ж, позанимайся этим, только не слишком всерьез. Я больше не буду тебе звонить, а то получилось — связался черт с младенцем. Не хочу быть этим самым чертом… Но, когда будет плохо, звони, — она резко повесила трубку.

Володька, вспомнив про разговор с Сергеем, набрал Майкин номер:

— Мы не закончили разговор, Майя.

— Разве?

— Что у тебя было с Сергеем? — спросил он в упор.

— Вот в чем дело? — протянула она. — Что он тебе рассказал?

— Что очень приятно провел с тобой время.

— Если ему было приятно, при чем здесь я? Никаких приятностей я ему не доставляла. Посидели в «Коктейле», вот и все.

— Правда, Майка? — произнес он с облегчением.

— Я не врушка. Ну, теперь все? — и, не дожидаясь ответа, повесила трубку, но уже не так резко.

~~~

— Привет, сэр! — окликнул его Сергей около букинистического магазина, находящегося вблизи Сретенских ворот. — Почему не звонишь?

— Так…

На самом же деле Володька был обозлен на Сергея за намеки насчет Майки, и ему не хотелось встречаться с ним. Но сейчас, когда он взглянул на него, у Володьки сжалось сердце — Сергей плохо выглядел, ничего не осталось от того бравого, самоуверенного вида, с которым он встретил Володьку у себя дома. В руках был вузовский учебник по медицине.

— Зачем тебе это? — Володька показал на книгу.

— Пойду в медицинский…

— А химфак?

— Ты газеты читаешь? Чудеса — дезертиры, эти гады, которые воевать не хотели, амнистированы, а… — он замолчал.

— Ну, знаешь, многих же зазря посадили под горячую руку: и от эшелонов отставших, и случайно от части отбившихся, ну и прочих, — заметил Володька.

— Тех — понятно. Но ведь и настоящих дезертиров амнистировали, — Сергей взял Володьку под руку. — Пойдем посидим где-нибудь… Так вот, Володька, не будет мне на химический хода, понимаешь, там все сложнее. Ну а с медициной полегче. Тебе ясно все?

Володька кивнул.

— Попробуем сделать что-нибудь настоящее на этом поприще, — он улыбнулся и сжал Володькин локоть.

Они прошлись до бульварного кольца и присели в скверике.

— Ты не находишь, что в этой войне было… ну, нечто трагическое? — начал Сергей.

— Ты говоришь о тех пяти-шести миллионах наших потерь?

— И о них, конечно. Но не о пяти-шести, их было гораздо больше, Володька.

— Думаешь?