Красные ворота

— Предполагаю… — он вытащил папиросы, закурил. — Мда… странный мы народ — русские… Все для будущего, — повторил Сергей то, о чем часто твердил в сорок втором, и задумался.

— Война — всегда трагедия, Сергей, — сказал Володька.

— Разумеется, — согласился тот, не сразу, видимо, отключившись от своих мыслей.

— Лейтенант… — вдруг услышал Володька знакомый голос и, подняв глаза, увидел того типа, которого ударил около «деревяшки». — Опохмелиться дай, — без просительных ноток сказал тот.

Он стоял перед Володькой в каких-то рваных брюках — «сменке», обутый в галоши, обвязанные веревками, чтобы не сваливались, с бледным, землистым лицом, на котором блуждала ухмылка.

— Это что за явление? — вскинул голову Сергей. — А ну марш!

— Погоди, — остановил его Володька.

— Дай тридцатку, червонец у меня есть. Как раз на стопку получится, — повторил тот.

— Хорошо, дам. Если скажешь, где я тобой командовал. На каком фронте, в каком месте, в какой части?

— Ух ты, сколько вопросов. А если не скажу?

— Не дам, — отрезал Володька.

— А ты, лейтенант, не вспомнил разве меня?

— Нет.

— Ладно, скажу… Готовь монету.

Володька вынул из кармана тридцатку и держал ее, красненькую, в руке.

— Дивизию я не упомнил, а вот про место, где гнал ты нас на убой, скажу…

— Говори! — нетерпеливо кинул Володька.

— Скажу… — и поглядел на Володьку угрюмо, с угрозой. — В сорок втором это было…

Володька вздрогнул, и тот, заметив это, злобно усмехнулся. — …на Калининском…

— Не тяни, гад! — не выдержал Володька.

— Подо Ржевом… — выдавил тот и увидел по Володькиному лицу, что бьет не мимо.

— Под какой деревней? — опять не сдержался Володька.

— Тебе и деревню сказать? Давай тридцатку, скажу и про деревню, ежели не забыл. Напомню, все напомню. Давай.

Володька протянул руку, и тот вырвал из его пальцев красненькую, быстро сунул ее в карман.

— Ну вот, на опохмелку есть, — засмеялся. — А если теперь не скажу? Что тогда, лейтенант?

— Изувечу до полусмерти, — процедил Володька, поднимаясь со скамейки.

— Не выйдет! — крикнул тот и бросился бежать, но у него сразу же сорвалась с ноги галоша, и он остановился.

Володька подскочил к нему, схватил за грудки и прохрипел:

— Ну, говори!

— Под Кокошкином это было, — сказал тот. — Вспомнил теперь?

— Не был я под Кокошкином… Рядом был, но не там, — сразу успокоился Володька и отпустил. — Иди.

— Неужто не ты был? — удивился тот. — А ведь похож, такой же соплячок… Знал бы, как меня тогда изувечило, понял бы. Ну, ладно… — он стал надевать галошу, обвязывать ее веревками.

Володька вернулся к Сергею, тяжело дыша.

— Очень занятно, — пробурчал Сергей. — Надо было сразу гнать в шею. Закуривай и успокойся, — он дал Володьке папиросу и спички.

Володька откинулся на спинку скамейки и облегченно вздохнул.

— А если бы ты был под Кокошкином? — спросил Сергей. — Что тогда?

— Не знаю… — пробормотал. — Не знаю…

— Ну, ладно, инцидент, как говорится, исчерпан, — сказал Сергей. — Что ты думаешь о войне на востоке?

— Чего думать? Выиграем.

— Несомненно. К тому же американцы такой сюрпризик выдали, — Сергей ждал продолжения разговора, глядя на Володьку, но тот был занят своими мыслями, промычал что-то, поднялся. — Ты вообще понимаешь, что это значит? — спросил Сергей. — Это же…

— Да, понимаю, — прервал его Володька. — Для меня самое важное, чтоб наших меньше побило… Ну, пошли?

— Нет, ни черта ты не понимаешь! — возмутился Сергей. — Они же такую дубинку нам показали!

— Ну и что? Скоро и у нас будет. Звони, Сергей, — он протянул ему руку.

— Будет, но сколько потребуется сил, средств. Нам хозяйство восстанавливать надо, а тут придется… — он взмахнул рукой и уставился на Володьку.

Тот пожал плечами и протянул руку — он как-то еще не мог вникнуть в сказанное Сергеем. Это после Володька задумается всерьез о том страшном, что вошло в мир с атомной бомбой.

~~~

Дома Володьку ждал Витька-бульдог в новенькой форме, при медалях, очень возмужавший. Он вскочил, бросился к Володьке с объятиями. Не было уже в нем прежней застенчивости и почтительности к старшему по возрасту, как при встрече в сорок втором.

— Отпустили меня, Володь… Прямо из госпиталя. Дали отпуск на три месяца, но, конечно, демобилизуют. Так что отвоевались мы. С победой, Володь!

— С победой, — улыбнулся Володька. — А что с Шуркой?

— Живой он, Володь! Мы всю войну с ним переписывались… Ты видишь, сержант я. Училище-то не дали закончить, через три месяца сержантами на фронт отправили. А Шурка — старший лейтенант. Наверно, в армии останется.

— Ну а ты куда?

— Как куда? На завод. Я уже заходил к ребятам. Все новые, конечно, но мастер тот же, обрадовался мне. Поработаем теперь, Витек! Слушай, Володь, а как здорово, что больше над нами ни самолетов, ни снарядов, ни мин, ни пуль… Считай, словно заново родились и впереди вся жизнь.

— Витя, пока еще трудно будет жить, — сказала Володькина мать.

— Чего трудного-то? — даже удивился Витька. — Ну, голодновато малость, так нам к этому не привыкать. Правда, Володь?