Красные ворота

— Бросила! Как в запас уволили, так и ушла. В погонах я ей был нужен, вот что! А уж слова какие говорила, вилась вокруг меня, как змея, — он резко кинул окурок и растоптал.

— И черт с ней! — сказал Володька.

— Не получается… Вот барахло разное продам и махну к ней в Молдавию… — он посмотрел на Володьку, криво усмехнулся. — Что, не похоже на меня?

— Не похоже.

— Сам диву даюсь. Как опоила чем… Из-за нее и с армией… Ну, пока, — резко и неожиданно сказал он, круто повернувшись.

В этот вечер, выйдя из дома, чтоб пойти к Майке, Володька неожиданно столкнулся с Толькой Лявиным. Тот был обстрижен под машинку, лицо опало, скулы подвело, но взгляд плутоватых глаз бодр.

— Все в порядке? Отпустили? — спросил Володька.

— Пока на поруки, но, думаю, обойдется… Сейчас на адвоката деньги собираю. Знаю, у тебя нет, но может, у кого из знакомых. Отдам точно.

— Нет, Толя, у меня таких знакомых, к сожалению.

— Вообще-то я наберу, конечно… Ты как узнал про меня?

— Буфетчица сказала…

— Она меня и заложила! Но про нее тоже материальчик есть, поплачет еще…

— Значит, думаешь выкрутиться?

— Выкручусь… Доказанных фактов-то нет. Адвоката надо ловкого. — Толик помолчал, вытащил папиросы, предложил Володьке. — Ну а ты куда?

— В полиграфический перевелся… Скоро занятия.

— Значит, пять лет лапу сосать? — усмехнулся Толик. — Нет, такое не по мне. После этой войны пожить хочу. Я же постарше тебя на два годка, двадцать семь стукнуло, а жизни пока не видел.

— Веревочка, Толька, недолго вьется, — заметил Володька.

— Кто как сумеет… Я неопытный еще, вот и промазал, да и спешил. А зарываться нельзя, помаленьку надо. Знаешь, «жадность фрайера сгубила»? Это надо завсегда помнить. Ну и с людьми, конечно, обхождение блюсти, чтоб не обижались… Вот так, без спешки годиков через пять можно и в директора ресторана выйти… Ну, конечно, придется торговый техникум заочно кончить…

— Целая программа-максимум.

— А что, каждый тоже свою пятилетку должен иметь, — ухмыльнулся Толик.

— Ну, валяй, — сказал Володька на прощание…

С Майей он встретился на Колхозной и пошел провожать ее до дому.

— Если мамы нет, тогда зайдем, посидим… Ужином тебя угощу, — сказала она, беря его под руку.

Но Майкина мать оказалась дома.

— Может, еще пройдемся? — предложил Володька.

— Устала я. Постоим, покурим… — она помолчала немного, потом спросила: — Что у тебя с Тоней?

— Я же рассказал тебе.

— Но я думала… — она не закончила, поглядела на Володьку и грустно протянула: — Да, прошлое не возвращается. Я поняла это. А ведь хотела возвратить, и ничего не по-лу-чи-лось… — четко отделила она слоги.

— Получилось, Майка. Мне хорошо с тобой…

— Правда? — радостно спросила она. — А помнишь, как не принял меня вначале? «Как это в войну можно хорошо жить?!» — повторила его слова и рассмеялась.

Улыбнулся и Володька… Прошло около трех месяцев после его возвращения в Москву, а сколько всего уже случилось, подумал он. Они докурили, попрощались, и Володька направился домой.

На углу Колхозной увидел Лелю. Она была не в военном, а в каком-то дешевеньком, но милом платьице и в туфлях на высоком каблуке. Шла с подругой, оживленно болтая, а около них брел малость подвыпивший лейтенант простецкого вида, пытающийся, видно, заговорить с ними и познакомиться, но делавший это неумело, неуклюже от стеснительности, и Леля с подружкой что-то острили в ответ, смеялись, а лейтенант туповато улыбался, не постигая, наверно, блеска острот московских девиц.

Увидев Володьку, Леля отвернулась, сделала вид, что не заметила, и прошла мимо. Он не стал ее останавливать, но, обернувшись, поглядел вслед. Она шла, цокая каблучками, смело покачивая бедрами… Увалень лейтенант сделал попытку взять ее под руку, но она увильнула, что-то сказала, и девушки громко рассмеялись, а лейтенант обиженно пожал плечами, но не отставал.

Тут Леля повернула голову и, заметив, что Володька стоит и смотрит на них, вдруг совсем по-девчоночьи состроила гримаску и… показала язык. Володька рассмеялся — ожила Лелечка. Ему стало как-то легко на душе, будто сбросил что-то, и, пожалуй, впервые за эти месяцы он так ясно, радостно ощутил, что война-то позади и что впереди целая жизнь, в которой обязательно все будет хорошо…

~~~

И, когда на другой день утром ему позвонил Коншин и предложил сходить в Третьяковку, он с радостью согласился, удивившись, как же ему раньше не пришло это в голову, он так любил Третьяковку и часто ходил туда до армии.

— Ты часто, а я каждую неделю, — ответил Коншин.

Они встретились на Колхозной и пошли к Кировскому метро. По дороге Володька спросил:

— Неужто каждую неделю ходил? Зачем?

— Понимаешь, Третьяковка меня как-то тревожила, вдохновляла. Приходил домой и сразу за холст и масло. Аж дрожал, так хотелось писать, запах масляных красок вдыхал, как амбру. — Коншин засмеялся.

— Раз так, тебе в Суриковский надо было.

— Я сдавал туда. Не прошел. Рисунок у меня слабый. С натуры рисовать не любил, все больше фантазировал…

— Что же фантазировал?