Красные ворота

— Не так уж мы примитивны, — заметил Михаил Михайлович.

— Но и не загадки, — отрезала Антонина Борисовна.

— Женщины, увы, тоже.

— Но вы все равно ничегошеньки в нас не понимаете. Скажите, Алеша, Наташа для вас загадка?

— Наверно… В чем-то да… — пробормотал он смутившись.

— Вот видите, — торжествовала она. — Даже моя племянница — загадка, — и рассмеялась.

— В ваши годы, — улыбнулся Михаил Михайлович, — я уже более или менее разбирался в женщинах.

— У них же, бедных, — кивнула Антонина Борисовна и на своего сына, — юность прошла в окопах. Они еще глупые и наивные мальчишки.

— Тетя Тоня, мне кажется, наивна ты, думая так, — сказала Наташа с брезгливой гримаской.

— Что с тобой сегодня, милая? — покачала головой тетка.

— Ничего. Абсолютно ничего, — пожала плечами Наташа.

Михаил Михайлович увел разговор в сторону, спросив Коншина о его делах. Тот громко, чтоб слышала и Наташа, сказал, что у него есть договоренность с одним издательством на большую работу и он уже подумывает, не взять ли свободное посещение в институте или вообще перейти на заочный.

Михаил Михайлович искренне поздравил его, но по выражению его лица Коншин увидел, что дела его самого, видимо, не блестящи. Это было ясно и по его раздраженной реакции на слова Антонины Борисовны, почему он до сих пор не обратился в МОСХ. Он буркнул, это от него не уйдет, а пока ему хватает случайной работы.

Поговорили еще о том, о сем, а затем Антонина Борисовна вдруг вспомнила о похоронах Михоэлса, прошедших месяц тому назад, и выразила недоумение, кому же нужно было убийство этого актера.

— Думаю, Шейнин разберется. Ведь ему поручили это дело, — сказал Михаил Михайлович.

…С Сивцева Вражка шли втроем. Михаил Михайлович у Театра Вахтангова повернул к Собачьей площадке, сказав на прощанье:

— Алексей, вы хотели познакомить меня с вашим Марком. Не забыли?

— Нет. Сходим в ближайшие дни. Я позвоню.

— То, что вы рассказывали про него, меня заинтересовало. Всего доброго. Жду звонка.

Коншин взял Наташу под руку, и они пошли дальше по Арбату хоть и далекому от его дома, но знакомому ему с детства и любимому. В юности приезжал он часто в писчебумажный за бумагой и красками, помнил и довоенную краснонеоновую вывеску ресторана «Париж», превратившегося сейчас в обычную забегаловку. Был тихий зимний вечер, и было хорошо идти по старой московской улице, приятно держать руку на пушистом рукаве Наташиной шубки, только зря она не верит ему и думает о нем хуже, чем он есть. Около бывшей «Праги» он неожиданно для себя сказал:

— Наверно, мне надо развестись с Галей…

Наташа удивленно посмотрела — он никогда не говорил о ней.

— Она уехала на три года и вряд ли что-нибудь у нас продолжится.

— Наверно, не просто так она уехала. И так надолго, — Наташа сказала это таким тоном, словно и тут виноват был он.

— Она изменяла мне на фронте.

— Мне кажется, выдумали вы все.

— Есть доказательства — письма друзей. Фронтовых, — нажал он на последнее слово.

— Разве это доказательства? Вам захотелось или было нужно в них поверить. Вот вы и поверили.

— Зачем? Думаете, я легко поверил? Нет. Если бы хоть одно письмо она написала в госпиталь, а то полгода молчала. Чем я мог это объяснить?

— Не знаю, — безразлично ответила Наташа, а потом вдруг набросилась на него: — Чего вы так расхвастались о своих успехах? Тем более при Михаиле Михайловиче.

— Он спросил… я рассказал, — недоуменно пробормотал он.

— Нет, вы хвастались. Вот, дескать, как у меня все здорово. Стыдно это.

— Не понимаю, Наташа. Вы всегда все перевернете по-своему.

— Разве тетя Тоня ничего вам не говорила про Михаила Михайловича?

— Ничего… особого. А что?

— Да так… — ушла она от ответа.

Какое-то время шли они молча. Коншин думал, что действительно тогда в госпитале он почему-то довольно легко поверил письмам Леньки о Гале… Но нет, начал вспоминать он, совсем не легко, хватало всяких переживаний, и сказал:

— Вы всегда думаете обо мне хуже, чем я есть.

— Вы сами толкаете на это. Вот и сегодня, с этим хвастовством и насчет работы, и насчет этой разведчицы. И все об одном — какой вы хороший.

Коншин не нашел, что ответить. Что-то в словах Наташи, наверно, было правдой: она думала о нем хуже, чем он есть, а он старался изо всех сил показать, что не такой уж он плохой. Видимо, это было заметно. Он закурил, и лишь на Арбатской площади, около метро, промямлил, что, конечно, ему хочется перед ней быть хорошим. Потом он предложил не ехать на метро, а пройтись по бульварам, а там сесть где-нибудь на «аннушку», доехать до Покровских, а оттуда прогуляться пешком до Басманной. Наташа отказалась, сказав, что уже поздний час, а завтра ей на работу.

В парадном долго тянул прощанье, не решаясь поцеловать ее, но когда попытался, она отстранилась от него, досадливо поморщилась, сказав:

— Ничего-то вы не поняли, — и нажала кнопку лифта.

16