Красные ворота

— Вот что я тебе скажу — драть тебя было некому, — тяжело поднялся со стула Петр и оправил ремень на гимнастерке. — Да, драть. Ты что, не понимаешь, какую войну страна выдюжила, сколько народу потеряла, а тебе, видите ли, зарплата мала. Еще училище не закончила, а о деньгах думаешь.

— Не только о деньгах, — возразила Женька, — я и о жизни думаю. Одна она у меня, а как проживу? Вот так, как жили и живем? Не улыбается.

— Ты улыбок от жизни не жди, свою жизнь строить надо, — покачал головой Петр. — А как ты ее строить собираешься?

— Вот этого-то и не знаю, — развела Женька руками. — И спросить не у кого.

— Спрашивать нечего, ты просто погляди вокруг — на отца, на братьев, на сестру. Честно все живут, отдают себя родине без остатка, о будущем думают, о стране, а ты?..

— А я без остатка — не хочу. Я в войну ничего не видела, обноски Настины носила, голодовала, ну а сейчас войны нету, значит…

— Значит, вынь да положь тебе распрекрасную жизнь? — перебил ее Петр. — Нет, дорогуша, за хорошую жизнь поработать надобно, без работы она к тебе, распрекрасная-то, не заявится.

— До чего скушное говоришь… Мне Настя все уши такими моралями прожужжала.

— Это на нее Лидка действует, — заметила Настя.

— Что еще за Лидка? Гнать ее в шею!

— Тебе только приказывать. Гнать, тащить да не пущать. Лидка мне не пример, с ней мне не по дороге. Не беспокойтесь.

— Слава богу, хоть это поняла, — обрадовалась Настя.

— А что эта Лидка из себя представляет? Какую такую дорожку она нашла? — допытывался Петр.

— Дворничихи нашей дочь. Да ну ее, и говорить неохота. Компании, вечеринки и все с мужиками старше себя вдвое, — объяснила она.

— Кабы только это, — заявила Женька усмехнувшись и не став, конечно, распространяться, что подружка ее не только гуляет, но обчищает пьяненьких мужиков.

— И на порог эту сучку не пускать! — прогремел Петр, резанув воздух ладонью. — Увижу — выгоню.

Прогремел, а сам задумался, поглядывая на сестренку, на самую маленькую, к которой всегда нежность испытывал. Замуж бы ее поскорей, пока не накуролесила бедовая. Кабы служил в России, да поближе к Москве, подобрал бы ей из своих молодых взводных ли, ротных хорошего парня, ну и устроил бы девке судьбу… Надо будет в госпитале приглядеться и, ежели кто понравится, познакомиться, в дом привести, показать сестренку, подумал он. А работа ей в любой части найдется, ведь диплом фельдшера получит, могут и звание присвоить. Хоть служба армейская и беспокойная, сегодня здесь, завтра там, но муж военнослужащий покрепче будет, нежели какой-нибудь там штафирка, ему не до гуляний, не до выпивок, ему службу надо служить, от звания к званию продвигаться… Потом его мысли перекинулись на Настю и он спросил ее:

— С Иваном-то был у тебя разговор?

— Какой разговор тебя интересует?

— Какой, какой? Знаю же, в сорок пятом в любви он тебе объяснялся.

— Так то в сорок пятом, — усмехнулась она.

— Он и сейчас к ней подъезжал, — выскочила Женька. — Слыхала ненароком.

— Пустое это все, Петр. И не будем больше.

— Почему? Иван мне жизнью обязанный, спас я его от штрафного. Ежели захочу, он все для меня сделает, в лепеху расшибется.

— Во, Петр, ты и прикажи ему на Насте жениться, а то засохнет она в старых девах, — рассмеялась Женька.

— Замолчи, балаболка! — прикрикнула Настя. — А ты, Петр, глупости не говори. Не нужен мне твой Дубинин.

— Подумай все же, Настя, подумай… — заключил Петр со вздохом.

18

Коншин с Володькой поджидали Михаила Михайловича на углу Колхозной и 1-й Мещанской, около ночного известного всем магазина. Не очень-то охотно Марк дал согласие показать свои работы, буркнув, что не любит пустой болтовни об искусстве, которой неизбежно будет сопровождаться этот визит. Михаил Михайлович появился вовремя в своем потертом кожаном пальтишке и какой-то легкомысленной кепочке, похожий чем-то на Шмагу из фильма «Без вины виноватые». Коншин познакомил его с Володькой, и они отправились в Лавровский переулок, где недавно в деревянном особнячке снял Марк мастерскую у вдовы художника.

Марк встретил их без особых эмоций, показал, где раздеться, и провел в мастерскую — большую комнату с огромным окном во всю стену.

— Настоящая, прекрасная мастерская, — заметил Михаил Михайлович, с видимым удовольствием принюхиваясь к запаху масляных красок и разбавителей. — Тут можно работать. Сколько платите?

— Пятьсот, — ответил Марк и закурил.

Работы он свои не выставил. И всем стало как-то неловко — может, он вообще раздумал. Михаил Михайлович откашлялся и неуверенно пробормотал:

— Может быть, для знакомства надо было принести чего-нибудь, — и щелкнул пальцами.

— Нет уж, увольте, мы же работать собрались, а не лясы точить, — хмуро ответил Марк.

— Вижу, человек вы серьезный, — улыбнулся Михаил Михайлович.

— Ну, ты покажешь нам? — спросил Коншин.

— Раз пришли, покажу, — и он стал расставлять подрамники.