Когда Петр лег в госпиталь, в доме Бушуевых пошло все по-прежнему, не позвякивали уже рюмки за обеденным столом, да и сами обеды стали постнее, жизнь наступила «опять скучная», как заявила Женька. Отец приходил с работы усталый и сразу же ложился на старый, продавленный диван, чтоб почитать газетку, но, не прочитав и одной полосы, задремывал до ужина. Насте ее дежурства в медпункте казались легкими — сравнить разве с изнуряющей и беспокойной работой в военном госпитале? Но и она утомлялась, тем более что заботы по дому лежали на ней, Женька от всех дел увертывалась.
Однажды зашел в медпункт Марк, о котором Настя если и вспоминала, то редко и всегда как-то беспокойно. Зашел и, наскоро поздоровавшись, с ходу заявил:
— Я по вашу душу, Настя… Надо мне заполнить тот белый кусочек холста, который вы видели. Я сейчас мастерскую снял в Лаврах, так прошу туда. Когда сможете?
Она смешалась, хотела было ответить, что никогда не сможет, но вдруг, неожиданно для себя, согласилась, чем удивила свою врачиху. Согласилась потому, что не уходило ощущение — связана чем-то судьба этого человека с ее братом, так, может, узнает что? Договорились на воскресенье, на десять утра.
Но когда пришел день, ей почему-то расхотелось идти, но данное слово и привычка исполнять обещанное заставили ее пойти. Вертевшаяся рядом Женька, увидев, что собирается сестра куда-то и даже в зеркало глядится, что бывало редко, не замедлила полюбопытствовать:
— Уж не на свидание ли собираешься?
— Хочешь со мной? — вдруг предложила Настя и объяснила, куда она идет.
— Ой, интересно-то как! Конечно, пойду, — живо откликнулась Женька и мигом собралась.
Так и отправились они обе в Лавровский переулок.
Открыв дверь и увидев, что Настя не одна, Марк с недоумением уставился на Женьку.
— А это что за бесплатное приложение?
— Сестренка моя младшая. Увязалась за мной, интересно ей посмотреть.
— И совсем не увязалась. Сама пригласила, — бухнула Женька.
— Понятно, — проворчал Марк. — Остерегаетесь, значит. Напрасно. Я для работы вас пригласил. Ну, ладно, проходите. Только, мисс, не мешать, — предупредил Женьку строго.
Женька, ничуть не смутившись строгости тона, глядела на Марка, вылупив глазенки, с нескрываемым любопытством, а войдя в мастерскую, затараторила:
— И чего это вы Настю надумали рисовать? Понравилась очень? Да? Она красивая. Но я тоже ничего. Правда? Может, и меня нарисуете? А сколько вам за это платят? Говорят, художники большие деньги зарабатывают. Верно?
— Замолчи, — одернула ее Настя. — Предупредили тебя, не мешать.
— Милая, но несколько нахальная непосредственность, — бросил вскользь Марк, устанавливая на мольберте подрамник. — Думается, ваша сестрица далеко пойдет.
— Да, сладу с ней нет… Возраст такой, наверно.
— А куда это я далеко пойду, по-вашему? — задорно спросила Женька, делая глазки.
— Давайте этот вопросик отложим на будущее… Садитесь сюда, Настя… Вот так… Сейчас штору чуть прикрою, — он отошел от Насти, прищурив глаза. — Да, вроде так… Повернитесь немного влево. Так. Ну, хорошо… Теперь, мисс, молчок. Можете смотреть в потолок, в окна, мечтать о чем угодно, но рот не раскрывать. Понятно?
— Понятно. Я мечтать буду, — она закатила глаза и застыла, надеясь этой идиотской позой рассмешить, но Марк уже не видел ее, он видел только Настю, и его рука с углем начала лихорадочно метаться над холстом.
— А мне говорить можно? — спросила Настя.
— Вам — да.
— Я, конечно, в живописи мало понимаю. В школе ходила в Третьяковку, открытки у нас есть. Левитан мне нравится, Нестеров… И всегда мне казалось, что картины должны хорошие чувства возбуждать. Добрые… А вот после ваших картин… мрак на душе какой-то, тоска… Разве правильно это?
— Неправильно, — усмехнулся Марк. — Другая жизнь была, Настя, другая и живопись.
— А раз неправильно, зачем же людям такие вот страсти? И так жизнь не очень-то легкая и от войны мы еще не отошли, а вы…
— Что я? — перебил Марк. — Я хочу, чтоб все знали, что было. И чтоб такого не повторилось.
— Да и не будет такого больше, кончилась же война.
— Война-то окончилась… — неопределенно хмыкнул Марк, а потом попросил Настю повернуться чуть правее. — Так вот… Еще немного вас помучаю, подмалевочек сделаю и отпущу.
Около часа работал Марк. Затем, откинувшись от мольберта, поглядел на сделанное, кинул два-три мазка и сказал, что на сегодня все.
— Посмотреть можно? — поднялась Настя.
— Посмотрите, — без особой охоты разрешил Марк. — Но только это не совсем вы, я же пишу не портрет, а этюд к картине. Понимаете?
Женька тоже вскочила со стула и бросилась к мольберту.
— Ой, здорово как!
Настя же узнавала себя и не узнавала, потому как представляла себя иной.
— Ну-с, дамы, — почти весело, видимо удовлетворенный своей работой, сказал Марк. — Угостить мне вас особо нечем, но кофейком можем побаловаться.
— Ничего нам не надо, — начала отнекиваться Настя, но Женька приняла предложение с восторгом.