Уселись за грубый стол без скатерти и стали пить кофе из старых, но красивых чашек. У Бушуевых дома кофе пить не принято было, то ли потому, что дороговато, то ли просто привыкли к чаю, и Женька пила с удовольствием, наложив сахару без стеснения, и похрустывала вкусным печеньем, на которое навалилась тоже без церемоний, не обращая внимания на укоризненные взгляды сестры.
— А почему вы не женаты? — ляпнула Женька вопрос.
— А кто вам сказал, что не женат?
— Перестань, Женька, — остановила ее Настя.
— Нет, правда? Почему? Я же угадала?
— Не угадали.
— Ну да? Сразу же видно.
— Не приставай, неудобно же это, — опять одернула ее Настя.
И тут в мастерскую неожиданно зашел Коншин.
— Было не заперто, Марк… А, извини, у тебя гости, — огляделся он и, увидев Женьку, смутился, не зная, здороваться ли с ней, догадается тогда Марк, что это за девчонка, а подводить Женьку не хочется…
Женька тоже на миг смешалась, что-то на ее мордашке дрогнуло, но она, поднявшись, шагнула к Коншину.
— Здравствуйте, Алексей, — и руку лопаточкой.
Марк нахмурился. Настя глядела на них с удивлением. Коншину ничего не оставалось, как пожать ей руку и пробормотать: «Здравствуй, Женька…»
— Ну, нам пора… — встала из-за стола Настя.
Марк пошел провожать их, а Коншин остался, с беспокойством ожидая возвращения Марка, который выдаст наверняка пару теплых словечек из-за Женьки… И вдруг сорвался, ринулся к двери. Столкнувшись в коридоре с Марком, бросил на ходу, что вернется сейчас, а сам выбежал на улицу, догнал сестер и позвал Женьку. Она подошла.
— Ты почему не звонишь? Я же еще должен тебе остался.
— А чего звонить? Вы же меня видеть не хотите, — с напускным, на взгляд Коншина, равнодушием ответила она.
— Долг-то я должен отдать.
— Да ничего вы мне не должны, отдали же тогда, на вокзале.
Настя, пройдя немного, остановилась и стала поджидать Женьку. Коншину было неловко, опять стало жалко Женьку, надо что-то сказать хорошее, подумал он, а что — не находил и наконец промямлил:
— Почему ты решила, что я не хочу тебя видеть?
— А чего тут решать? Знаю, — грустно улыбнулась она, пожав плечиками.
Настя, увидев, что разговор сестры затягивается, крикнула, что она пойдет и чтоб Женька долго не задерживалась и к обеду не опаздывала. Женька ответила, что догонит, но продолжала стоять около Коншина, теребя свои вязаные рукавички и уставившись в землю.
— Ну, пойду я? — не то спросила, не то просто сказала она, подняв глаза.
— Может, проводить тебя? Узнаю, кстати, где живешь…
— Да нет, не надо… Ну, пока, — махнула она рукой и быстро пошла, догоняя Настю.
Коншин вытащил папиросы, закурил и смотрел ей вслед до тех пор, пока они не завернули на 4-ю Мещанскую. На душе было неважно. К Марку он не вернулся…
Письма от Гали Коншин получал редко. Всегда они были грустноватыми и поднимали в нем какую-то тоску, хотя виноватым он себя не считал. Теперешнее письмо тоже не было мажорным, она писала, что скучает по Москве, что чувствует себя на чужой сахалинской земле неприютно, что работа не очень-то интересна, да и знаний институтских иногда не хватает. В конце письма она робко просила его перечесть все же письма Леньки Нахаева — может, теперь, более трезвыми глазами, он увидит и поймет, какое это вранье…
Письма-то письмами, подумал он, но кроме них были поступки, которые она не смогла ему объяснить. Почему не приехала к нему в полевой госпиталь, почему не писала?