Улицы, как и вся набережная, были полны людьми. Что и говорить — воскресенье, да и погода вполне благоприятствовала променаду: еще с утра небо хмурилось, плача нудным серым дождем, а вот к обеду распогодилось, ветер унес тучи куда-то далеко за гору Тибидабо, небо засияло голубизной, и яркое золотисто-желтое солнышко, отражаясь в окнах домов, пролегло лучистой дорожкою в море.
Помня слова Жоакина, молодой человек, повернув лошадь налево, где на месте будущего Французского вокзала нынче раскинулся довольно-таки трущобный по местным меркам район неказистых домиков и крытых соломою хижин. Таверна «Два креста» располагалась не там, а ближе к морю, в гавани, соседствуя с небольшими, но вполне приличными домами, сложенными из серых камней. Ведущие во двор таверны ворота, как и говорил Жоакин, оказались открытыми нараспашку, многие посетители заведения уже пили там же, во дворе, вино, наблюдая за корабликами, плавающими в огромной деревянной кадке, больше напоминавшей небольшой бассейн.
Заказав у проворно подбежавшего служки вино с нехитрой закуской, молодой человек, слегка поклонившись, присел на бревно, положенное рядом с кадкой. На бревне этом уже расположились посетители, пили вино, болтали, а кое-кто стоял вокруг кадки, деятельно комментируя плавающие там корабли. В числе этих вот «знатоков» Громов сразу же узнал хозяина заведения, Камило по прозвищу Моряк. Все так, как описывал Перепелка, — коренастый, широкоплечий, окладистая рыжеватая борода с проседью. Бывшему моряку на вид казалось лет пятьдесят, а может, и больше — смуглое морщинистое лицо его, излучающее самое истинное добродушие и довольство, иногда искажалось презрительной ухмылкой — когда комментаторы путались в морских терминах или несли совсем уж откровенную чушь. Окрестные детишки — те, что пускали кораблики — похоже, искренне обожали старика, называя его «дедушкой Камило», да и тот относился к ним соответственно: ласково разговаривал, гладил по головам, даже угощал какими-то вкусностями.
Вот, едва не споткнувшись, побежал какой-то озорной малыш с кораблем в руках — на взгляд Громова, так себе модель — щепка да лучина с носовым платком — парусом. Однако ж и судомоделист был еще мал — от силы лет восемь, наверное.
— Ой, дедушка Камило, глянь-ка, какой у меня кораблик! Я его сам сделал.
— Молодец, малыш, — старик протянул ребенку коврижку. — Ступай, отправляй свое судно в плаванье. Чувствую, выйдет из тебя добрый моряк.
Кроме совсем уж примитивных скорлупок, в кадке плавали и вполне добротные модели военных и торговых судов, явно сделанных со всем тщанием и любовью, за такие не было бы стыдно и участникам судомодельного кружка. Особенно один корабль выделялся — с изящными обводами, трехмачтовый, с узорчатой кормою и корпусом, выкрашенным в бледно-оранжевый цвет. Жаль, что не в красный… Однако…
— Добрый флейт! — прокомментировал кто-то. — Все как на настоящем — и ванты, и прочий такелаж.
Покосившись на старика, молодой человек немедленно встрял в беседу:
— Да, такелаж неплохой, как и рангоут. Все тщательно выделано, мальчишка-то молодец. Только это, на мой взгляд, не флейт…
— Как это — не флейт? Неужели сеньор скажет — бриг или шнява?
— Не флейт, — усмехнулся в ответ на столь неуклюжую подначку Громов. — И даже не галеон, скорее — пинас. Да видно же — обводы не такие вогнутые, как у флейта, да и корма — плоская. А где вы видели флейт с плоской кормой? Я уж не говорю о галеоне — у того корма массивная, как зад белошвейки!
Тут все разом захохотали, в том числе и старик Камило. Тот даже одобрительно махнул рукою:
— Вот уж точно сказано — словно зад! Я вижу, вы, сеньор, кое в чем разбираетесь… хотя и не моряк — так?
— Не моряк, — лейтенант согласно кивнул и, оглянувшись по сторонам, едва слышно добавил: — Дорого бы я дал, чтоб подобный кораблик — именно вот такого мерзкого цвета — отправился бы сейчас на дно ко всем чертям!
— Что-что, сеньор? — немедленно повернулся старый моряк. — Что вы сейчас сказали про цвет?
— Не берите в голову, — Андрей отмахнулся, соображая, не слишком ли он сейчас спешит, не слишком ли форсирует события?
Подумал и решил, что не слишком.
— Это я о своем… Да и тот проклятый корабль все же несколько отличался по цвету…
Старик вскинул глаза:
— Хотите сказать, сеньор, — он был красным?
— Да, — потупил взор Громов. — Он так и назывался — «Красный Барон» и стал виновником гибели очень близкого мне человека. Ничего! — Рука лейтенанта картинно легла на эфес шпаги. — Когда-нибудь я за все отомщу, клянусь Святой Девой! Ах… — Покусав нижнюю губу, лейтенант с остервенением сплюнул и, махнув рукою, простился. — Вынужден откланяться. Сей кораблик разбередил мою старую рану… увы!
— Постойте! — старик Камило нагнал Андрея у самых ворот. — Вы… вы очень спешите, сеньор?
— Сегодня да… Быть может, завтра к вам опять загляну, если будет время.
— Обязательно загляните, сеньор, — глядя Громову прямо в глаза, тихо промолвил трактирщик. — Если вы и вправду хотите отомстить — загляните. Может, и я вам хоть чем-нибудь помогу.