Красный, белый и королевский синий

Самолет Генри приземляется посреди ночи. Ему не позволяют ни на шаг приближаться к резиденции – вместо этого изолируют в гостинице на другом конце города. Когда Генри звонит Алексу утром, его голос звучит измученным. Прижав телефон к уху, Алекс обещает, что постарается найти способ увидеться с ним прежде, чем тот улетит обратно.

– Пожалуйста, – просит Генри слабым голосом.

Его мать, остальная администрация и половина прессы в то утро заняты новостями о северокорейских ракетных испытаниях, поэтому никто не замечает, как Джун позволяет ему забраться в свой внедорожник вместе с ней. Держа брата за локоть, Джун всю дорогу вяло и вполголоса пытается шутить, а когда они подъезжают к кафе, одаривает его сочувственной улыбкой.

– Я скажу ему, что ты здесь, – говорит она. – Может, хотя бы от этого ему полегчает.

– Спасибо, – отвечает Алекс. Прежде чем Джун отворяет дверь, чтобы уйти, он ловит ее за запястье и говорит: – Серьезно. Спасибо тебе.

Она сжимает его руку и, когда они с Эми ушли, Алекс остается один в крошечном, забытом людьми переулке с единственной компанией из второго автомобиля с охраной и чувства, что в животе у него опять все переворачивается.

Проходит целый час, и Джун пишет ему: «Все готово», а затем – «Веду его к тебе».

Они планируют все прежде, чем выйти из кафе. Эми должна будет привести Джун и Генри обратно в переулок, а затем они заставят его сменить машину. Совсем как политического заключенного. Алекс наклоняется вперед к двум агентам, молча сидящим на передних сиденьях. Он не знает, понимают ли они, в чем дело. Честно говоря, ему плевать.

– Эй, можно мне на минутку остаться одному?

Они переглядываются, но из машины все-таки выходят. Минутой позже рядом тормозит другое авто, дверь отворяется, и вот Генри здесь, напряженный и печальный, но на расстоянии вытянутой руки от Алекса.

Алекс инстинктивно тянет его за плечо, и дверь за ним захлопывается. Он держит его в своих руках, так близко, что может разглядеть сероватый оттенок лица Генри и то, как он отводит глаза. Таким Алекс никогда раньше не видел его – хуже, чем когда тот был в припадке ярости или на грани слез. Генри выглядит опустошенным и потерянным.

– Привет, – говорит Алекс. Взгляд Генри все еще рассеянный, и Алекс передвигается на середину сиденья, чтобы оказаться в его поле зрения. – Генри. Взгляни на меня. Эй, я же здесь.

Руки Генри дрожат, дыхание становится прерывистым, и Алекс узнает верные признаки надвигающейся панической атаки. Он наклоняется и обхватывает своими ладонями одно из запястий Генри, чувствуя, как под его пальцами бьется пульс.

Генри смотрит ему в глаза.

– Я ненавижу все это, – говорит он. – Ненавижу.

– Знаю, – отвечает Алекс.

– Раньше я еще как-то мог это… выносить, – продолжает Генри. – Когда не было… других вариантов. Но, господи, все это… все это омерзительно. Это гребаный фарс. А Джун и Нора? Их что, просто используют? Бабушка хотела, чтобы я приехал сюда со своими фотографами. Ты знал об этом? – Он вдыхает и осекается на полуслове, сильно задрожав. – Алекс. Я не хочу этого делать.

– Я знаю, – вновь отвечает ему Алекс, протягивая руку, чтобы погладить лоб Генри кончиком большого пальца. – Знаю. Я тоже все это ненавижу.

– Это несправедливо! – продолжает Генри, голос его едва не срывался на крик. – Мои сраные предки творили вещи в тысячу раз хуже, чем это, и всем было плевать!

– Малыш, – произносит Алекс, касаясь Генри, чтобы привести его в себя. – Знаю. Мне так жаль, малыш. Но так будет не всегда, ясно? Я обещаю.

Генри прикрывает глаза и выдыхает через нос.

– Я хочу тебе верить. Правда хочу. Но, боюсь, мне никогда этого не позволят.

Алекс пошел бы за этого человека на войну. Он хочет избавить его от всего и вся, что когда-либо причиняло ему боль, но в первый раз за все это время он просто пытается сохранять спокойствие. Поэтому он лишь нежно гладит Генри по шее, пока его глаза вновь не распахиваются, а сам он мягко улыбается и склоняется к нему, чтобы соприкоснуться лбами.

– Эй, – говорит он. – Я не позволю этому случиться. Слушай, я говорю тебе прямо сейчас, я лично буду драться с твоей бабулей, если придется, окей? Она ведь старая. Я легко ее уложу.

– Я на твоем месте не был бы так уверен, – говорит Генри с легким смешком. – Она полна мрачных сюрпризов.

Алекс смеется и хлопает его по плечу.

– Серьезно, – говорит он. Генри смотрит на него, прекрасный, живой, почти павший духом, но все тот же Генри, ради которого Алекс готов рискнуть жизнью. – Все это ужасно мне не нравится. Я все понимаю. Но мы сделаем это вместе, и мы все исправим. Ты, я и история, помнишь? Мы будем сражаться до последнего, черт подери. Потому что ты стоишь этого, ясно? Я никогда и никого не полюблю так же сильно, как тебя. Поэтому, я обещаю тебе, однажды мы сможем просто быть. И в жопу всех остальных.