Красный, белый и королевский синий

Алекс вновь слабо смеется, но у него есть отчетливое ощущение, что что-то ускользает из его рук прямо до того, как он успевает за это ухватиться. Голос Генри становится безразличным, отрывистым, фальшивым. Именно таким тоном он общается с прессой.

– В любом случае я устал, – произносит Генри. Алекс беспомощно смотрит, как он отворачивается и направляется из воды к пирсу, чтобы натянуть шорты на дрожащие ноги. – Ты как хочешь, а я пошел в постель.

Алекс не знает, что ответить, поэтому просто наблюдает, как Генри уходит вдоль пирса и исчезает в темноте.

Какое-то звенящее чувство потери зарождается у него в горле, спускаясь затем вниз, в район груди, и комом повисая где-то в желудке. Что-то не так, и Алекс знает это, но он слишком напуган, чтобы просто спросить. Внезапно он осознает, что это была угроза, которую несла в себе любовь в этих отношениях, – понимание того, что если все пойдет наперекосяк, то он не узнает, справится ли с этим.

В первый раз, когда Генри схватил и поцеловал его с такой уверенностью в том саду, в сознание Алекса закралась одна мысль: что, если с самого начала все это не было его решением? Что, если он так погрузился во все, что касалось Генри, – в слова, что он писал, в неистовую одержимость им, – что просто забыл подумать о том, что именно таким он и был, всегда и со всеми?

Что, если он делал все те вещи, которые поклялся никогда не делать, все те вещи, что ненавидел, и полюбил принца просто потому, что все это была его фантазия?

Вернувшись в комнату, он застает Генри на своей койке, молча отвернувшегося к стене.

Наступает утро, и Генри испаряется.

Алекс просыпается и обнаруживает, что постель убрана, а подушка аккуратно подоткнута под одеяло. Алекс практически сносит дверь с петель, выбегает на террасу и никого там не находит. Во внутреннем дворике также пусто. На пирсе пусто. Словно Генри никогда здесь и не было.

В кухне он находит записку.

Алекс,

надо было уехать пораньше, семейные дела. Охрану взял с собой.

Не хотел будить тебя.

Спасибо за все.

Г.

Это последнее, что Генри ему написал.

Глава десятая

В первый же день Алекс отправляет Генри пять сообщений. Еще два – на следующий. На третий – ни одного. Он проводит слишком много времени в своей жизни, болтая, болтая и болтая без умолку, чтобы не научиться замечать знаки, когда его уже не желают слушать.

Впиваясь ногтями во что угодно и считая минуты, Алекс с трудом заставляет себя проверять телефон всего раз в два часа вместо раза в час. Порой, уходя с головой в чтение статей, он понимает, что не трогал мобильник уже несколько часов, и его охватывают спазмы отчаянной надежды, что в этот раз там что-то будет. Но он вновь ничего не находит.

Раньше Алекс считал себя безрассудным, но сейчас он осознает – то, что он отталкивал от себя любовь, было единственным, что удерживало его от того, чтобы не потерять себя полностью, не превратившись при этом во влюбленного идиота и гребаную ходячую катастрофу. Никакая работа не может отвлечь его. Он стал воплощением «вещей, которые делают и говорят только влюбленные люди».

Вторничным вечером Алекс прячется на крыше резиденции, от ярости нарезая столько кругов по ней, что кожа на пятках лопается и кровь сочится в мокасины.

Кружка с надписью «Америка голосует за Клермонт», которая вернулась к нему с его рабочего стола, упакованная в аккуратно подписанную коробку, валяется, разбитая, в раковине ванной комнаты жестоким напоминанием о том, чего все это стоило Алексу.

Из кухни доносится запах чая Earl Grey, и все внутри Алекса болезненно сжимается.

Два с половиной сна о белокурых волосах, которых касались его пальцы.

Написанное, а затем удаленное электронное письмо из трех строк с отрывком из письма Гамильтона к Лоуренсу: «Ты не должен был пользоваться моей уязвимостью, чтобы проникнуть в мои чувства без моего согласия».

На пятый день Рафаэль Луна останавливает свою пятую кампанию в качестве представителя кандидата, а кампания Ричардса представляет теперь права меньшинств. Алекс моментально попадает в эмоциональный тупик. Он должен либо уничтожить что-то, либо самого себя. В конце концов он разбивает телефон об асфальт перед Капитолием. Экран заменяют к вечеру того же дня. Волшебства не случается – Генри все так же не отвечает.

На седьмой день, утром, Алекс роется в глубине своего шкафа и натыкается на смятую кучу бирюзового шелка – дурацкое кимоно Пеза. Он не вынимал его с самого прилета из Лос-Анджелеса.

Алекс уже собирается швырнуть его обратно в угол шкафа, но внезапно понимает, что в кармане что-то есть. Он обнаруживает смятый листок бумаги. Бланк из отеля, где они ночевали. Той ночью для Алекса все изменилось. Он узнает почерк Генри.

Дорогая Фисба,

Хотел бы я, чтоб между нами не было стены.

С любовью, Пирам