Красный дом

– «В общем, нужно по возможности принимать ванну каждый день…»

– Алекс…

– «При отсутствии ванны полезно будет обтираться влажной губкой и грубым полотенцем».

– Дейзи, ты молиться будешь? – спросил Ричард.

– Нет необходимости.

– А мне это уже начало нравиться, – признался он.

Мелисса кинула на курицу брезгливый взгляд.

– Не беспокойся, ее нежно удушили шелковой подушкой после долгой, плодотворной и полной удовольствий жизни, – пошутил Доминик.

– Нет ничего страшного в том, чтобы есть куриц, – подал голос Бенджи. – Они не очень умные.

– Некоторые люди тоже не очень умные, но мы их все равно не едим, – парировала Мелисса.

– Пирог из человека, страдающего психическими заболеваниями, – сказал Бенджи.

– Не смешно, – одернула его Анжела.

– Смешно немножко, – возразил Алекс.

Вошел Ричард, так же высоко неся блюдо с жареными овощами.

– Быть учителем – удивительное призвание, – заявила Луиза.

Призвание. Анжела вздохнула. Может, именно его-то она и утратила.

Доминик и Ричард заговорили о замке Раглан.

– А потом он вдруг напомнил мне о «Песня остается прежней», – сказал Доминик.

– Он расширяет мой кругозор, – заметила Луиза. – Водит меня по выставкам, в музеи, в оперы… Но оперу я не особо понимаю, – наклонившись к Алексу, призналась она.

Алекс ощутил запах ее духов и увидел в вырезе рубашки часть груди.

Мелисса уставилась на свою тарелку, однако ей уже было не по силам повлиять на воцарившуюся за столом атмосферу. Ричард ласково потрепал ее по плечу, и она это безропотно стерпела.

– Мне стало так одиноко, когда ты вдруг бросилась через дорогу в то кафе, – призналась Анжела.

– Прости, мама, – извинилась Дейзи.

Желание спасти Мелиссу теперь казалось ей нелепым.

– Какой самый ужасный способ умереть? – поинтересовался Бенджи.

– Хорея Хантингтона, – ответил Ричард. – Долгие годы ты медленно сходишь с ума и утрачиваешь контроль над своим телом. Ты не можешь спать, не можешь глотать, не можешь говорить, страдаешь от эпилептических припадков, а излечения нет.

Однако Бенджи-то спросил это шутки ради.

Молодой врач стоял у ее постели и объяснял, почему плод в ее утробе развивался неправильно. Он лучился самодовольством оттого, что знал биологию вплоть до столь редкого синдрома. От Анжелы, похоже, тоже ждали проявлений радости – ведь она сорвала своего рода извращенный джекпот. Наутро они с Домиником спустились на лифте на первый этаж и вышли в мир, полный матерей и беременных. Анжелу злила их бесстыдная демонстрация своего счастья, и в то же время она ощущала облегчение оттого, что не стала матерью того существа.

Она заплакала, и Доминик принялся утешать ее. Он никогда не спрашивал, почему она плачет, но сейчас ее слезы и не нуждались в пояснениях. Анжела лихорадочно пыталась вспомнить, что сделала неправильно. Курила во время первого месяца беременности. Споткнулась, выходя из автобуса на Аппер-стрит. Если бы она нашла причину, то, быть может, сумела повернуть время вспять, поступить по-другому, и сейчас в пустой кроватке спал бы ребенок…

Доминик вошел в спальню с зубной пастой и зубной щеткой в руках.

– Что случилось?

– Я смотрю на людей, и мне кажется, что они – Карен.

Доминику вспомнилась бабушка, умершая, когда ему было восемь. Он потом долго видел ее во всех встречных седых женщинах.

– Думаю, она все еще жива, – сказала Анжела. – Где-нибудь. Наблюдает за нами. Ждет.

Доминик устал, слова жены его пугали.

– Ее нет, Анжела. И она не наблюдает за нами.

«Она хоть живой родилась?» – мелькнула у него мысль.

– Ты вообще не думаешь о ней?

– Иногда думаю, – солгал он.

– Я слышу ее голос.

– И как часто ты о ней думаешь?

– Раньше реже, но в последнее время…

– У тебя есть настоящая, живая дочь.

– Знаю.

– И ей трудно.

– Доминик…

– Дело вовсе не в религии.

– Пожалуйста, не сейчас…

– Ты злишься на нее. – Он ощущал головокружительное возбуждение оттого, что забрался на большую башню и наконец-то увидел сверху весь лабиринт, по которому так долго блуждал. – Дейзи не утешительный приз. Она живой человек.

Луиза села на краешек ванны с желтой баночкой крема для лица в руках. Исчезновение Мелиссы взбудоражило ее не столько предположениями о возможной беде, сколько навязчивыми мыслями о том, чтó она могла сделать или сказать по-другому. Сейчас в это трудно поверить, воспоминания теряются в алкогольном чаду, в который она погрузилась, спасаясь от одиночества после ухода Крейга. У нее было около пятнадцати мужчин – точный счет она не вела. Вспомнилось заднее сиденье «БМВ», хозяин машины со спущенными трусами зажимал ей рот ладонью и называл «грязной сукой». Можно ли это назвать изнасилованием? Ведь перед насилием обычно слово «нет» произносят вслух, а не думают об этом, чтобы не утратить самоуважение окончательно. Еще один был строителем, пил все время…