Красный Дракон

Бар «Гадюка» с выкрашенными в темно-зеленый цвет окнами располагался рядом с небольшим магазинчиком. Припаркованные возле него автомобили представляли собой довольно пеструю картину: огромные грузовики, лишенные своих фур и выглядевшие куцыми обрубками, старые малолитражки, сиреневый «рено» с откидным верхом, потрепанные «доджи», «шевроле» с поднятыми задними мостами, что делало их похожими на уродливых монстров, и четыре мотоцикла «харлей-дэвидсон» со всеми возможными наворотами.

Грэм проскочил под брызгающим водой кондиционером, установленным над входом, и оказался внутри.

Помещение было забито до отказа. Разило хлоркой и потом. Рослая барменша в джинсовом комбинезоне протянула ему стакан кока-колы. Она была единственной женщиной в заведении.

Найлз Джейкоби, темноволосый и тощий, как велосипедная спица, стоял у музыкального автомата.

Он опустил монету, но кнопку почему-то нажал парень, стоявший рядом.

Джейкоби выглядел как повеса-школьник в отличие от своего спутника, в котором странно сочетались мальчишеское лицо и накачанное, мускулистое тело, втиснутое в майку и потертые на карманах джинсы. Руки бугрились мышцами. На левом плече виднелась мастерски исполненная татуировка: «Рожден для секса». Явно тюремная татуировка на другой руке предупреждала: «Крутой». Короткая прическа тоже наводила на кое-какие мысли. Когда он протянул руку, чтобы нажать на кнопку музыкального автомата, Грэм разглядел у него на руке выбритую полоску кожи.

По спине пробежал неприятный холодок.

Он двинулся за Найлзом Джейкоби и Крутым через толпу в дальний конец зала. Парни уселись в кабинку.

Грэм остановился за метр от их столика.

— Найлз, меня зовут Уильям Грэм. Мне нужно поговорить с тобой.

Крутой поднял глаза и одарил Грэма фальшивой улыбкой. Один передний зуб у него был гнилой.

— Я тебя знаю? — осведомился он.

— Нет. Найлз, я хочу поговорить с тобой.

Найлз манерно вскинул брови.

«Интересно, что они с тобой сделали в колонии», — подумал Грэм.

— У нас приватная беседа. Канай отсюда, — процедил Крутой.

Грэм задумчиво оглядел его мускулистые руки, обезображенные татуировками, кусок лейкопластыря, приклеенный на сгибе локтя, выбритый участок кожи на руке, где проверялась острота лезвия ножа. Дешевый хулиганский шик.

«А ведь я его боюсь. Нужно брать быка за рога или отступать».

— Ты что, глухой? — повторил Крутой. — Я сказал: канай, пока цел.

Грэм расстегнул пиджак и показал жетон.

— Сиди спокойно, Крутой. Если попытаешься встать, сделаю тебе второй пупок.

— Прошу прощения. Извините, сэр.

В голосе зазвучала притворная вежливость, отработанная в заключении.

— Крутой, я хочу, чтобы ты сделал мне одолжение. Засунь-ка руку в левый задний карман. Не всю — только два пальца. Там у тебя кнопочный нож. Положи на стол… Молодец.

Грэм спрятал нож, показавшийся ему каким-то липким, в карман.

— Так. В другом кармане бумажник. Вытаскивай. Сдавал сегодня кровь, да?

— Ну, сдавал.

— Достань карточку донора, которую тебе велели не выбрасывать. Раскрой ее на столе.

У Крутого оказалась другая кровь — нулевая группа. Этого и следовало ожидать.

— Когда освободился?

— Три недели назад.

— Досрочно? Как фамилия полицейского, к которому тебя прикрепили?

— Я отмотал весь срок.

— Врешь, наверное.

Грэму хотелось подразнить Крутого. Можно было задержать его за нож: по длине лезвия он вполне соответствовал холодному оружию. К тому же парень торчал в месте, где торгуют спиртным, а это было грубым нарушением условий досрочного освобождения. Грэм знал, что злится на Крутого, потому что испугался его.

— Крутой.

— Чего, начальник?

— Проваливай.

— Вряд ли я смогу помочь вам, я плохо знал отца, — пробормотал Найлз Джейкоби, когда Грэм подвозил его на машине к колледжу. — Он ушел от нас, когда мне было три года, и с тех пор я с ним не виделся — мать не разрешала.

— Но прошлой весной он приезжал к тебе.

— Да.

— В колонию.

— И это знаете.

— Я просто хочу уточнить. Что там произошло?

— Ну, он пришел в комнату для посетителей, застегнутый на все пуговицы, и старался не смотреть по сторонам, хотя там многие ведут себя словно в зоопарке. Мать много рассказывала о нем, но он оказался не таким уж чудовищем. Обыкновенный человек в ярком спортивном пиджаке.

— Что он говорил?

— Ну, я ожидал, что он кинется мне на грудь или будет стоять с виноватым видом, как чаще всего и происходит в этой комнате. А он просто спросил, не хочу ли я учиться. Сказал, что возьмет меня на свое попечение, если поступлю в колледж и буду стараться. «Тебе нужно хоть немного самому себе помочь. Постарайся, а я попробую устроить тебя в колледж». Ну и все такое прочее.

— Когда тебя освободили?

— Через две недели после его приезда.

— Найлз, а ты кому-нибудь рассказывал о своей семье, когда был в колонии? Ну, своим сокамерникам или еще кому-то?

Найлз Джейкоби окинул Грэма быстрым взглядом.

— Я понял. Нет. Об отце я бы не стал рассказывать. Я о нем до этого и не думал-то вообще. С какой стати я стал бы вдруг что-то рассказывать?

— А здесь? Ты водил своих друзей в дом к родителям?

— К родителю, вы хотите сказать? Она мне не мать.