Вооруженный охранник стоял ближе к выходу. У него заскрипела кобура, когда он нагнулся, чтобы стереть пятнышко с носка ботинка.
Если они нападут, то первую пулю — охраннику. Долархайд засунул пистолет за ремень, застегнул пуговицу пиджака и зашагал по направлению к выходу, отстегивая пропуск.
Вахтер повернулся, услышав шаги.
— Спасибо, — сказал Долархайд.
Он протянул пропуск, держа его за края, и положил на стол.
Служитель кивнул.
— Бросьте его, пожалуйста, в щель, вон там.
Зазвонил телефон на столе.
Поднять пропуск, лежащий на стеклянной поверхности, за края было очень трудно.
Снова зазвонил телефон. Быстрее!
Наконец пропуск оказался у него в руке, и он бросил его в щель ящика. Он поднял гитарный футляр из кучи сумок и рюкзаков.
Охранник уже подходил к телефону.
Выходя из дверей и быстро направляясь к ботаническому саду, он был готов в любую секунду открыть огонь, услышав погоню.
Зайдя в сад, Долархайд повернул налево и нырнул в проход между сарайчиком и живой изгородью. Он распахнул футляр и вывалил на траву его содержимое: теннисную ракетку, мячик, полотенце, сложенную продуктовую сумку и большой пучок сельдерея.
Полетели пуговицы, когда он одним рывком сорвал с себя пиджак и рубашку и выскочил из брюк. Под костюмом на нем были майка с гербом Бруклинского колледжа и тренировочные брюки. Он сунул книги и одежду в сумку, на них положил оружие, прикрыв сверху сельдереем. Обтер ручку и застежки гитарного футляра и засунул его под колючие ветки кустарника.
Быстро пройдя через сад в сторону Парк-авеню с висящим на шее полотенцем, он вышел на Эмпайр-бульвар. Впереди бежали любители бега трусцой. Он пристроился за ними, видя, как мимо, включив сирену, проехали первые патрульные машины. Бегуны не обращали на них внимания. Долархайд тоже.
Он то бежал, то переходил на шаг. В одной руке у него была сумка, в другой ракетка, которой он подбрасывал теннисный мячик, — спортсмен-любитель, медленно расслабляющийся после изматывающей тренировки, заглянувший в овощную лавку по пути домой.
Он заставил себя замедлить шаг; на полный желудок бежать не стоило. Он сам волен решать, бежать ему или идти.
Теперь он волен решать все…
42
Крофорд сел в кресло во втором ряду ложи присяжных заседателей и принялся за земляные орешки, которые выуживал из пакета с изображением индейца. Грэм тем временем задвигал шторы на окнах.
— Как я понимаю, портреты жертв будут готовы сегодня после обеда, — произнес Крофорд. — Ты обещал сделать ко вторнику. Сегодня вторник.
Грэм вскрыл бандероль, полученную от Байрона Меткафа по экспресс-почте, и вытряхнул на стол содержимое — две запыленные бобины с пленкой любительского формата, по отдельности упакованные в полиэтиленовые пакеты, в каких носят на работу бутерброды.
— Меткаф будет требовать возбуждения уголовного дела против Найлза Джейкоби?
— За кражу не будет — тот, видимо, так и так все унаследует, он и брат Джейкоби, — ответил Грэм. — А за хранение гашиша — не знаю. Окружной прокурор в Бирмингеме этого так не оставит.
— Отлично, — сказал Крофорд.
С потолка спустился, разворачиваясь, экран. Он располагался напротив ложи для присяжных так, чтобы они могли смотреть принятые судом в качестве улик киноматериалы.
Грэм установил бобину на кинопроектор.
— По поводу проверки газетных киосков, где Зубастик мог оперативно достать «Тэтлер». Я получил доклады из Цинциннати, Детройта, только из Чикаго прислали целую пачку, — сказал Крофорд. — Так, чудаки всякие, надо проводить проверку.
Грэм включил проектор. Это был фильм о рыбной ловле. Дети Джейкоби сидели на корточках на берегу пруда с самодельными удилищами из рогоза.
Грэм старался не думать о том, что сейчас они лежат в земле в маленьких гробах. Он старался думать о том, что они просто удят рыбу.
У девочки клюнуло. Поплавок дернулся и исчез под водой.
Крофорд зашуршал пакетом с земляными орехами.
— А в Индианаполисе с проверкой все резину тянут — и по заправкам, и по киоскерам, — пожаловался он.
— Ты хочешь смотреть фильм или нет? — холодно спросил Грэм.
Крофорд хранил молчание две минуты, в течение которых шел фильм.
— Потрясающе, девочка поймала плотвичку, — проговорил он. — Итак, портрет.
— Джек, ты был в Бирмингеме сразу же после того, как это произошло. А я — месяц спустя. Ты видел дом, когда он еще был их домом, а я — нет. Когда я там был, в нем уже закончили ремонт. Так дай мне, черт тебя побери, посмотреть на этих людей, а потом я закончу портрет, хорошо?
Грэм запустил второй фильм.
На экране в зале суда появилась семья, празднующая день рождения. Все сидели вокруг круглого стола и пели.
Грэм прочитал по губам поющих: «С днем рожденья тебя-я-я, с днем рожденья тебя-я-я».
Одиннадцатилетний Дональд Джейкоби сидит как раз перед объективом во главе стола, прямо перед ним — именинный торт. В стеклах его очков отражается пламя свечей.
Сидящие через угол стола брат и сестра смотрят, как он задувает свечки.
Грэм заерзал и сел поудобнее на стуле. Миссис Джейкоби привстает над столом и, схватив забравшегося на стол кота, сбрасывает его на пол.