Одновременно Советская армия нанесла удар на Южном фронте в направлении на Бухарест. Этому предшествовала операция нашей разведки, вступившей в контакт с молодым румынским королём Михаем I. В первый же день советского наступления в Бухаресте были арестованы маршал Антонеску и ряд других прогерманских генералов. Румыния объявила войну Германии. В Бухарест советские танки вошли 5 марта, по башенные люки заваленные цветами. В первых числах апреля вся территория Румынии была очищена от немецких войск. В Бухарест прибыли советские дипломаты для организации работы посольства. Мы получили прямой выход на югославских партизан и смогли организовать их обеспечение всем необходимым.
Сразу после выхода советских и румынских войск на румынско-болгарскую границу правительству Болгарии было предложено разорвать союз с Германией и объявить о нейтралитете. 18 апреля 1942 года Болгария объявила о нейтралитете и потребовала вывода немецких войск со своей территории. Однако за громкими заявлениями не последовало каких-либо действий. Немецкие части на территории страны были переформированы в несколько боевых групп и приведены в состояние полной боеготовности. Отступающие из Румынии части вермахта вступали на территорию Болгарии с техникой и вооружением, продолжали беспрепятственное движение по её территории далее в Югославию.
20 апреля Уинстон Черчилль обратился к Сталину с просьбой (!) начать наступление Советской армии в Польше для предотвращения массового уничтожения немцами мирного польского населения. Ага, проснулись. Все крупные польские города к этому времени уже превратились в гигантские кладбища. Оставшихся в живых немцы согнали в похоронные команды, которые круглосуточно вывозили и захоранивали трупы.
В ответ на просьбу Черчилля Иосиф Виссарионович заявил, что СССР лишь исполняет требование польского правительства в изгнании, которое запрещает частям Советской армии входить на территорию Польши. И наступление возможно лишь после официального обращения к СССР польской стороны. Естественно, мы давно готовились к этому наступлению, и никакое разрешение от кого бы то ни было нам не было нужно, но раз уж так удачно всё сложилось, то этим надо пользоваться в полной мере.
22 апреля я принимал участие в испытании нашей первой атомной бомбы на Семипалатинском полигоне. И это была именно бомба, которую сбросили со стратегического бомбардировщика с высоты 8 км. Командиром экипажа был Валера Чкалов. Когда прогремел взрыв, в бункере, где мы находились, раздалось громовое «ура!». Люди, солидные учёные, инженеры и военные, радовались буквально как дети. Лаврентий Павлович Берия молча сидел в углу на стуле, устало прикрыв глаза. Думаю, что процентов на 50 это его заслуга в создании данного оружия. Кто-то спросил о мощности взрыва. Услышав это, я не выдержал и засмеялся. Все с недоумением уставились на меня. Пришлось рассказать им анекдот.
– Сразу после атомного взрыва у учёных спрашивают, какая была его мощность, на что они отвечают, что от десяти до ста килотонн. На вопрос, почему такой разброс, был ответ: «Ну, мы думали, что десять, а оно ка-а-ак бабахнет».
Хохот по силе был сравним с только что прогремевшим взрывом. Кстати, мощность нашего составила 50 килотонн. Две с половиной «Хиросимы» того мира.
Сразу после нашего с Берией доклада в Москве об успешных испытаниях атомной бомбы некоторые горячие головы из числа военных, как, например, генерал армии Жуков, сразу же потребовали применить это оружие против немцев.
Сталин лишь устало вздохнул и выразительно посмотрел в мою сторону.
– Это оружие, товарищ Жуков, никогда не должно быть применено в боевой обстановке! – Я встал из-за стола. – Это прежде всего оружие сдерживания, оружие последнего шанса. И наша первостепенная задача – не допустить того, чтобы возникла хотя бы необходимость в его применении.
– Это что же, делать оружие, которое будет лежать на складе? – не унимался Жуков. – Вбухивать огромные деньжищи в его создание и не использовать?
Неожиданно в разговор вступил нарком госконтроля Мехлис:
– Я думаю, что в данном случае ситуация такова, что выделенные деньги не потрачены зря. Создание оружия, которое самим фактом своего существования будет сдерживать любого агрессора, это уже колоссальная экономия государственных средств.
Надо сказать, что отношения со Львом Захаровичем у нас после тех памятных испытаний нормализовались. На своём посту он оказался принципиальным человеком, которому чрезвычайно сложно навешать лапшу на уши. Его сотрудники выискивали каждую копеечку, потраченную не по назначению. Наш комитет тоже трясли по полной программе и нашли-таки несколько тысяч рублей. Правда, не со знаком минус, а наоборот. Просто когда-то я, не дожидаясь выделения средств из казны, внёс свои деньги на проведение конструкторских работ, а потом благополучно об этом забыл. Мехлис настоял на том, чтобы денежные средства были мне возвращены. А первоначальное негативное отношение ко мне у него было из-за его недоверия ко всем «бывшим» и, как он тогда считал, молодым выскочкам.