Витя, братишка! Спасибо тебе за всё, что ты для нас сделал! Спасибо за то, что подарил нам настоящую семью, что стал для нас самым родным и близким человеком! Будь счастлив в новом мире и в новой жизни. Мы никогда тебя не забудем! Прощай, брат! Твои Болек и Лёлик. Борис Андреевич Головин и Леонид Андреевич Головин."
Сижу, читаю мной же написанное письмо от братьев и слёзы текут по щекам. Спасибо вам, братишки. Вы уже трижды спасли мне жизнь. Первый раз когда не дали умереть после аварии, второй, когда смогли устроить мне перенос в этот мир-время и третий, когда не дали выдернуть меня назад на убой. Надеюсь что всё у вас получится и всё будет хорошо.
Я скомкал письмо, положил его в стоящую тут же на столе плошку, нашарил лежащие на подоконнике спички и поднёс огонь к клочку бумаги. Сидел и смотрел, как пламя слизывает строчки письма, будто бы сжигая последнюю ниточку, связывающую меня с той, прошлой жизнью, а губы шептали, — Прощайте, братишки. Прощайте, Болек и Лёлик…
— А чего это гарью в избе пахнет? — в дверях стоял дядька Андрей и с тревогой смотрел на, сидящего за столом с поникшими плечами и со следами слёз на щеках, крестника. Из-за его спины выскочила Настёна и бросилась к своему любимому братику.
— Витечка, что случилось? Тебе больно, да?
И столько было тревоги, заботы и любви в этих словах, что я обнял свою, здесь обретённую, сестру, прижал к себе, погладил её по голове, поцеловал в макушку и с облегчением вздохнув, произнёс, — Всё хорошо, сестрёнка. Теперь всё будет хорошо.
— А это чегой-то ты тут запалил? — дядька Андрей кивнул на золу от сгоревшей бумаги.
— А это, Андрей Григорьевич, последний привет ОТТУДА, — выделил голосом я последнее слово. Старый казак кивнул каким-то своим мыслям и, уже по доброму улыбнувшись, сказал, — Ну, будя вам обнимашкаться. Давайте поснедаем чем бог послал. Настёна, собирай на стол.
Дни шли за днями и лето неуклонно катилось к концу. Я уже достаточно окреп, вот только ходил по прежнему с трудом. Видимо всё же те десять лет, проведённые в инвалидной коляске, сказались на сознании. Ноги были абсолютно здоровы, но разум отказывался это признавать. Ходил потихоньку, опираясь на вырезанную дядькой Андреем из суковатой ветки, клюку. Пытался чем-то помочь по хозяйству, что было мне по силам, иногда уходил недалеко в тайгу, где медитировал и учился работать с Силой. Прогресс был налицо. Я уже мог вполне осознанно вызывать видение ауры, научился распознавать болезни через изменения в ней, пробовал лечить, вливая часть своей энергии. С этим очень помогла целительница тётка Дарья. Я несколько раз смог доковылять до неё, как раз когда к ней приходили за помощью. Смотрел как она исцеляет, пробовал незаметно для больного сам лечить и понял, что получается у меня гораздо лучше и эффективнее, чем у неё. Видимо я и вправду сильнее чем она. Однако виду не показывал. Мне не хватало ещё толпы болящих у нашей избы. Тем более, что времени на них не было.
По вечерам начал заниматься с Настей. Для начала выяснил уровень её знаний. Ну что же, не плохо. Не даром в отличницах числится. Начал диктовать ей темы по алгебре, геометрии, немного по физике. С иностранным языком всё было очень даже не плохо. Мать с самого рождения разговаривала с ней не только на русском, но ещё и на немецком и французском. Конечно за последние пять лет многое забылось, но ничего, вспомним. Учиться Насте нравилось, особенно физика, но она то и дело удивлённо вскидывала на меня глаза и однажды не выдержала и спросила, откуда я всё это знаю, если в школе мне такое не преподавали.
— Знаешь пословицу; любопытной Варваре на базаре нос оторвали? Вот и не спрашивай. Забыла, что со мной приключилось? — Настёна замотала головой, — Вот и не забывай. Да смотри никому о том не рассказывай, а то беду на нас на всех накличешь.
— Витюш, а расскажи, а? — глаза у Насти стали как у кота из мультфильма про Шрека, — Мне же аж страшно иногда. Ты стал разговаривать и вести себя как взрослый. Будто бы чужой кто-то.
Я обнял её и погладил по голове. Настёнка прильнула ко мне и стала похожа на маленького котёнка, который ищет тепло и ласку.
— Эх, ты, котёнка моя маленькая.
— Я не маленькая.
— Ну, хорошо. Большая котёнка, — я улыбнулся, — не бойся, сестрёнка, теперь всё будет хорошо. Просто после того случая я быстро повзрослел. Ну а знаю много, потому что книжек много читал, а теперь вот вспомнил всё прочитанное.
Настёна подняла на меня глаза и недоверчиво покачала головой. Уж она то прекрасно знала, что застать братца с книжкой в руках было не реально. Но, молодец, промолчала. Хотя разговора с ней рано или поздно всё равно не избежать.
Вечером вернулся из Шимановска дядька Андрей. Хмуро огляделся, молча сел у печи и закурил. На мой вопросительный взгляд только раздражённо махнул рукой.
— Что стряслось, дядька Андрей?
Казак затянулся душистым самосадом, — В Шимановск откуда-то из центра приехал какой-то уполномоченный. Сказывают в России голод лютует сильно. Будут хлеб и скотину забирать.