Красный Дракон Империи

Начало боевых действий ничем не отличалось от того, что было в моём мире. Разве что Генриху Люшкову[29] в этот раз не удалось бежать к японцам. Предупреждённые заранее, за ним выехала опергруппа, но тот, видимо, что-то почуял и сорвался в бега раньше времени. При переходе границы был застрелен бдительным пограничником. Страж границы получил благодарность и краткосрочный отпуск.

Блюхер всё так же самовольно приказал пограничникам на сопке Заозёрной засыпать один из вырытых окопов и перенести проволочное заграждение поближе к своим позициям. 29 июля 1938 года рано утром японская рота атаковала позиции наших пограничников на сопке Безымянная и после ожесточённого боя заняла её. К вечеру японцев выбили с позиций.

А вечером 30 июля японская артиллерия открыла беглый огонь по сопкам Заозёрная и Безымянная. Под прикрытием артогня два полка японцев заняли сопки и начали строить на них укрепления. Блюхер растерялся и бросил в атаку на окопавшегося противника два батальона без какой-либо артподготовки. И это при том, что у него поблизости расположились батареи 160-и 240-миллиметровых самоходных миномётов, отправленных сюда на боевые испытания.

Сразу после безуспешной атаки Блюхер позвонил на наш аэродром и потребовал срочно вылететь бомбить окопавшихся японцев. Ему отвечал Стефановский как командир особой авиагруппы. Он крайне вежливо уведомил Блюхера, что авиагруппа подчиняется исключительно товарищу Сталину и выполняет лишь его приказы либо приказы лица, уполномоченного на это тем же Сталиным, а товарищ Блюхер таковым лицом не является. В ответ из трубки раздался такой забористый мат, что даже мне, сидящему в стороне, было слышно. Я встал и нажал на рычаг телефона, прерывая разговор.

— Зуб даю, что Блюхер через несколько часов будет здесь.

Я был спокоен как удав. Наше время ещё не пришло. Мы ждали звонка из Москвы, где послу Японии должны были вручить официальную ноту протеста.

Блюхер прилетел на самолёте 1 августа вечером. Ступив на бетон аэродрома, он сразу начал орать на встречавшего его Стефановского и грозить арестом. Пришлось вмешаться уже мне.

— Я не думаю, товарищ генерал-полковник (Сталин, обладая послезнанием, не присвоил Блюхеру звание маршала), что в вашей компетенции арестовывать товарища подполковника. — Мы все были в лётных комбинезонах без знаков отличия.

— А ты-то тут что за хрен с горы? — грубо спросил Блюхер, видя перед собой совсем молодого человека в простом комбезе.

— А вот я как раз тот, кто может и арестовать, и приговорить, и привести приговор в исполнение.

Я сунул Блюхеру под нос свою заветную красную корочку. Тот сразу побледнел.

— Извините, товарищ…

— Не надо, не продолжайте, — я остановил его. — Объясните мне лучше, товарищ Блюхер, — я умышленно не стал обращаться к нему по званию, — почему несколько батарей сверхмощных самоходных миномётов стоят у вас в тылу и бездействуют? Их прислали сюда для участия в боевых действиях, а не для красоты. Отчёт об их эффективности ляжет прямиком на стол товарища Сталина. А о чём командирам писать, если они не сделали ни единого выстрела по противнику? Так что будьте добры, обеспечьте их участие в боях. А что касается особой авиагруппы, то вам уже всё объяснили. Она выполняет приказы либо товарища Сталина, либо мои, как лица на то уполномоченного. Задачи авиагруппе определены ещё в Москве.

— Но нам надо нанести бомбовый удар по занятым японцами позициям? — пытался оправдываться Блюхер.

— Вот именно для этого у вас и есть те самые миномётные батареи.

Блюхер улетел к себе, а я отправился на радиоузел и составил шифровку в Москву о действиях, вернее, бездействии, командующего Дальневосточным фронтом Блюхера. Из Москвы сообщили, что Блюхер отозван в Москву, а командование принял генерал-майор Штерн[30], который получил указание оказывать мне полное содействие.

Также нашей авиагруппе передали готовность 10 часов. Именно через это время истекает срок ультиматума, предъявленного Японии советской стороной. В тексте ультиматума было требование в течение 24 часов прекратить огонь и отвести японские войска за линию государственной границы. В противном случае советская сторона оставляла за собой право применить все возможные силы и средства для восстановления статус-кво.

Я сразу связался с командующим авиацией Приморского фронта Павлом Рычаговым и передал о 10-часовой готовности авиации фронта. Через 10 часов, рано утром 2 августа должен был быть нанесён массированный бомбовый удар по японским позициям и штабам. Это будет прикрытием нашей операции.

В назначенное время все пять стратегических бомбардировщиков поднялись в воздух. Я сразу устроился на месте бомбардира. Учитывая мои способности, отбомбиться с ювелирной точностью не являлось проблемой.

Над целью появились точно в расчётное время. На небе ни облачка. Видимость миллион на миллион, как говорят в авиации. Я приник к бомбовому прицелу, когда раздалась очередь из кормовой спаренной 23-миллиметровой артустановки.

— Что там? — спросил я по СПУ[31], не отрываясь от прицела.