Красный дракон. Китай между Америкой и Россией. От Мао Цзэдуна до Си Цзиньпина

«Но такое применение Интернета все еще является скорее исключением, чем правилом, и прямая цензура со стороны правительства не единственная тому причина. Открытые, официальные меры по контролю за китайским киберпространством составляют лишь половину картины. Вторая половина – самоцензура со стороны пользователей и администраторов. Китайский Интернет – и это совершенно логично – чересчур громоздок и аморфен, чтобы какое-либо правительство могло прямо контролировать его сверху. Понимая это, правительство в борьбе с бесконтрольной свободой слова использует столь же аморфную силу, кстати, помогающую ему удерживать власть: неуверенность. Маниакальная приверженность Мао к идеологической ортодоксальности породила карательную политическую культуру, при которой страх подсматривания со стороны таких же китайцев и ужас перед разоблачениями на массовых собраниях заставляли людей либо признаваться добровольно во все более незначительных или даже воображаемых преступлениях, либо заниматься жесткой самоцензурой. Они всегда поступали с крайней осторожностью, никогда не позволяли себе поведения, хоть отдаленно затрагивающего политически чувствительные или сомнительные вопросы… Правительство ясно проводит свою позицию, создавая культуру страха – проверяя сайты, накладывая аресты, закрывая интернет-кафе. Натянутые нервы администраторов и пользователей делают остальную работу»⁴⁴¹.

В современном Китае, где доходность не менее значима, чем политическая ортодоксальность, большинство владельцев интернет-кафе не рискует, к тому же в интернет-кафе установлены программы наблюдения, отслеживающие индивидуальные привычки пользователей.

Поэтому многие пользователи Интернета предпочитают действовать в киберпространстве осторожно и занимаются проблемами личной жизни в своих блогах. «Кажется, с большой уверенностью можно предсказать: прекратится или нет активная служба самой новой стены Китая, а вместе с ней и режима, который она защищает, политическое и культурное мировоззрение, издавна выражавшееся китайским стеностроительством, в той или иной форме сохранится. Знакомые по сегодняшнему дню колебания политики – между наступлением и обороной, между открытостью и изоляционизмом, между жаждой иностранной экзотики и заблуждением о самодостаточности, – за которыми стоят тысячелетние споры о рубежных стенах, тоже сохранятся»⁴⁴². Во всяком случае, несомненно одно – устойчивая любовь китайцев к стенам (воплощение имперского китаецентристского отношения к внешнему миру) показала способность выживать практически в любых геополитических условиях, в том числе и в условиях глобализирующегося мира и его новых виртуальных потоков информации.

Необходимо иметь в виду наличие у китайской правящей элиты колоссального исторического опыта и исторического самосознания, для того чтобы использовать тысячелетние поведенческие традиции и веру в собственную культурную и политическую уникальность, эффективно противодействовать попыткам деструкции Китая. Именно специфика китайской системы координат служит показателем прочности китайской цивилизации в условиях глобализирующегося мира, когда Запад стремится к расколу не-Запада и установлению контроля над Китаем.

В первой половине 2008 г. бывший сотрудник ГРУ Генштаба Советской армии, специалист по Китаю А. Девятов следующим определил противоборство Китая и Америки: «Оценка текущего момента позволяет сделать вывод, что 2008 год станет переломным в процессе переноса центра борьбы мировых сил с материальных аспектов бытия на нематериальные. При этом материальные аспекты противоборства концентрируются вокруг финансово-экономических вопросов, а нематериальные аспекты – вокруг вопросов управления поведением людей. Полюсами финансово-экономического противоборства выступают старый лидер – США и будущий лидер – Китай. А полюсами непроявленного противоборства нематериальных аспектов “концептуальной власти” над душами людей выступают Ватикан (власть слова) и Фининтерн (власть денег).