Красный Элвис

Есть у меня приятель, его зовут Каганович, юридические консультации, правовая защита; и с ним произошел такой случай. Его подружка решила, что им время как-то более четко оформить свои отношения, поскольку встречались они уже третий месяц, а дальше пьяного секса дело не шло. И не то чтобы им это не нравилось, просто однажды она сама предложила перевезти к нему вещи. Как это обычно происходит, однажды утром он куда-то спешил и, не имея лишних ключей, помогал ей собраться. Утром она собираться не любила, то есть она не любила собираться вообще, а утром об этом и речи не могло быть. Она по ошибке хватала его одежду, допивала вчерашнюю водку, стоявшую на ночном столике, тушила окурки в его чае — одним словом, он опаздывал, а она не уходила. «Послушай, — сказала она, отдавая ему его ботинок, в который уже успела пролить водку, — чего ты мучаешься, давай я перевезу к тебе вещи, и все будет хорошо». «Думаешь? — засомневался он. — Ну ладно, давай, только сейчас выметайся отсюда, я опаздываю». Она обиженно запустила в него ботинком. Вернулась она на следующее утро, таща за собой безразмерный чемодан. «Я взяла вещи повседневного употребления, — заявила она холодно. — Меня не хотели пускать с ними в трамвай, представляешь? Где можно положить мои книги?» Из книг она привезла третий том энциклопедии на букву «г». «Остальные ты что, уже прочитала?» — спросил Каганович. «Я генетикой занимаюсь», — ответила она и положила третий том под подушку.

На самом деле она к нему не переехала, она и дальше пропадала где-то неделями, появлялась на день, точнее, на ночь и снова исчезала. Вещи лежали посреди комнаты. Каганович долго к ним привыкал, пытался собрать их, сложить в кучу, но она каждый раз приходила и вываливала из чемодана какие-то коробки и пакеты, свертки и альбомы. «Не трогай мои вещи, — обижалась она, — не трогай их и не ройся в моем чемодане, извращенец». Она была идеальным объектом для клептомании, поскольку с вещами у нее отношения откровенно не складывались. Она постоянно оставляла их в барах и столовых, забывала на почте и теряла в трамваях, которыми откуда-то добиралась. Каганович даже не знал точно, где она живет. Приблизительно представлял себе, поскольку она часто ездила трамваями, и при желании можно было бы как-то проследить за маршрутом, находя в вагонах и на остановках ее зонтики и блокноты, карандаши и фломастеры, другие вещи ее повседневного употребления. Идя за ними, можно было бы вычислить ее жилище, усеянное еще большим количеством одежды и книжек, вязаных шапок и перчаток. У нее было очень много вещей. Возможно, именно поэтому она не хотела переезжать из своего злосчастного обиталища, о котором рассказывала страшные истории, мол, трамваи, соседи, постоянно исчезают вещи. Она с ужасом думала, как придется все это собирать, распихивать по чемоданам, тянуть на себе. Каганович думал об этом с неменьшим ужасом. Одним словом, тема их пугала, и они старались об этом не говорить. Они вообще старались не говорить — в подобных случаях, когда люди могут рассказать друг другу так много, они, как правило, молчат. Потому что в подобных случаях любая попытка о чем-то поговорить превращается во вскрытие тела с последующим стремлением спрятать труп куда-нибудь подальше.