Красный Элвис

Привет, Кристиан подходит к нему и здоровается, привет, отвечает ему Леннон, он смирился с тем, что арабы разбежались и не удалось никого поймать на ужин, привет, будешь курить? Мы выходим на улицу, стоим под снегом и курим, вокруг снуют праздничные толпы, до Рождества всего ничего, народ радуется и надеется увидеть своего персонального Иисуса-младенца, а мы идем догоняться. Джон Леннон приводит нас в какой-то анархистский клуб-библиотеку в третьем районе, где в одном большом помещении находится бар, несколько столиков, а в глубине комнаты стоят парты для занятий, видимо, они тут сначала бухают, а потом конспектируют Троцкого с Кропоткиным, Джон Леннон здесь свой крутой парень, он хамит кельнеру, и его за это даже не бьют. Выпив свое пиво, он не успокаивается, мало ему арабов, он тащит меня в соседнюю комнату показывать библиотеку. Там действительно библиотека, валяется куча листовок с изображенными на них карикатурными буржуями, похоже остатки недораспространенного тиража, в углу стоит несколько компьютеров, сейчас я тебе покажу фантастическую вещь, говорит он, сейчас-сейчас, подожди. Он пробует включить компьютер, но не знает пароля, поэтому просит меня подождать, а сам бежит к кельнеру. И я сижу перед выключенным компьютером, смотрю в его черную бесконечность и чувствую, как мне от всего этого плохо — и от алкоголя, и от арабов, и от Кропоткина, и от этого Джона Леннона, просто мудак какой-то, затащил меня в это осиное гнездо и куда-то провалился, пацифист хуев, я выхожу назад в бар и вижу, что кельнер уже бьет Джону Леннону морду, Кристиан вытаскивает меня на улицу, пошли, говорит, хватит на сегодня, может, спрашиваю, надо было ему помочь, не надо, говорит Кристиан, это у них всегда так, кельнер просто не хочет ему говорить пароль, потому что тот залазит в интернет и рассылает угрозы в разные банки и благотворительные фонды. Кельнеру потом приходится извиняться. А как его хоть зовут, этого Джона Леннона? спрашиваю. Не знаю, мы так давно с ним знакомы, что имя его я, честно говоря, уже забыл.

Когда мы дошли до центра и разошлись в разных направлениях, я вдруг подумал о времени. Который час, не скажете? спрашиваю у прохожего. Уже двенадцатый, отвечает; успею на метро или нет? спрашиваю еще, успеешь, если поспешишь, ага, поспешу, говорю, спасибо, веселого Рождества, не за что, говорит он, на прощанье поднимает руку, и в свете фонаря рукав его куртки празднично взблескивает зеленым цветом.

И вот проходит несколько месяцев, начинается март, в городе мокро и паскудно, на улицах около университета почти каждый день демонстрации, студенты оккупировали несколько корпусов, толкутся там с самого утра и требуют льгот, с ними постоянно водится куча левых, активистов и агитаторов, для левых это вообще праздник — устроить шабаш на костях академического просвещения, они теперь чуть ли не живут в университетских коридорах и туалетах, чувакам наконец подфартило почуять на четвертом десятке жизни запах свободы; следом за левыми к университету начали сползаться всякие извращенцы, бравые онанисты и лесбиянки, которые часами торчат возле женских туалетов, высматривая, как оттуда выходят испуганные революционным движением китайские студентки.

Однажды в пятницу после обеда под дверьми университетского книжного я опять встретил Джона Леннона. Он сидел на лавке в коридоре, пил кофе из автомата, а вокруг него сновали студенты и говорили, кажется, на всех языках мира. Вид у него был помятый, но это можно было списать на революцию. Я решил подойти.

— Привет, — говорю я ему. — Ты меня помнишь?

— Нет.

— Нас Кристиан знакомил, ты еще арабов ловил, вспомнил?

— Нет.

Он не помнит, и я вижу, что он вообще в своей жизни мало что помнит.

— Ну хорошо, — говорю, — выпить хочешь?

— Да еще рано, — отвечает он, — только второй час дня.

— Какая разница. Пошли.

Он встает, и оказывается, что возле него на лавке лежит маленький индус, он тут в принципе постоянно лежит, я его часто вижу, такой старенький индус шоколадного цвета, когда он просыпается, то что-то рисует шариковой ручкой в небольшом альбоме, потом подсаживается к одиноким студентам и начинает им что-то шептать, а тут видно задремал, Джон Леннон пытается его поднять, зачем он тебе? — говорю я, это художник, отвечает Леннон, индус, надо его тоже взять с собой, чтобы он что-нибудь выпил. И мы берем индуса под локотки, находим студенческий буфет в другом крыле корпуса и начинаем пить, вернее, пьем мы с Джоном Ленноном, а маленький шоколадный индус лежит себе тихонько возле нас в кресле и особых признаков жизни не подает, он только что принял какие-то витамины, говорит Джон Леннон, ага, говорю, знаю я ваши витамины, таблеток наглотался, и ему теперь любая революция до задницы.