За дверью оказывается лестница, наверное, это такой пожарный выход, тут совсем пусто и не совсем чисто, я думаю вернуться назад в зал, но потом решаю спуститься по этой лестнице, все равно, даже если кто-то тут меня встретит, скажу, что заблудился, решаю себе и иду вниз. Этажом ниже возле металлической двери стоит стул, на нем лежит порнографический глянцевый журнал и большой мобильный телефон в кожаном футляре, наверное, тут сидит охранник, и вот сейчас он куда-то отошел, может, отлить, сейчас вернется, застанет меня тут и надает по башке, как какому-нибудь Джону Леннону, думаю я и, вспомнив про Леннона, быстро подхожу к стулу, хватаю телефон, сбегаю по лестнице вниз, нахожу широкую дверь, толкаю ее и оказываюсь на улице.
Через пять минут, когда я уже сидел на лавке рядом с торговым центром, зазвонил телефон.
— Кто вы? — спросили меня.
— А вы?
— Я владелец телефона.
— Очень приятно, — говорю. — А что вам нужно?
— Верните мне мой телефон!
— Вы знаете, — говорю, — я боюсь, что вы меня сдадите полиции. Попробуйте купить себе новый. А этот я выброшу.
— Куда выбросите?
— Ну, не знаю. В урну, должно быть.
— Мой телефон — в урну? Вот говно! — Похоже, владелец телефона обиделся.
Я выключил телефон, подошел к ближайшей мусорной корзине и бросил трубку туда. Потом вернулся в торговый центр, минут пятнадцать потоптался возле витрин и пошел в метро. Прохожу еще раз мимо урны, слышу — телефон продолжает звенеть. Так странно, представляешь — утро, солнце из-за туч вышло, вокруг какие-то люди снуют, никто на этот долбаный телефон и внимания не обращает, я сначала даже забыл, что это я его туда бросил, иду себе по улице, и вдруг из урны начинает телефон звонить. Я даже сначала подумал — неужели никто не поднимет трубку, представляешь?
БАЛАНЕСКУ-КВАРТЕТ
…поэтому я блюю в умывальник. Вокруг пляшут солнечные пятна, и утро проникает в каждую щель международного экспресса, маршрут Будапешт — Париж, в который я сел час назад и из которого намерен выползти через час, если, конечно, не помру прямо тут, в сортире, не захлебнусь блевотой, если меня не затянет в эту жуткую металлическую воронку унитаза, накачивающую воздух и всасывающую все живое в радиусе двух метров, в эту блестящую никелевую дыру, из которой слышны голоса ада и которой я теперь стремаюсь настолько, что даже и блевать туда не могу, вот завис на умывальнике, пытаюсь что-нибудь сделать со своим сознанием, со своим подорванным здоровьем и потерянной координацией в утреннем пространстве, потом подымаю голову, вижу прямо перед собой в зеркале собственное изображение, и меня опять выворачивает. Хорошо, что у меня все нормально с нервами, представляю, что со мной сталось бы, будь я каким-нибудь неуравновешенным уебком, со склонностью к истерикам и паранойе, меня бы тут просто разнесло на куски от перенапряжения и отчаянья, а так все хорошо, и я без претензий принимаю жестокие обстоятельства своего существования, потому что умею относиться к себе довольно отстраненно, и это помогает мне пережить непростые минуты жизни, главное — не смотреть на себя в зеркало, не замечать этой никелевой воронки и не вспоминать про алкоголь, думаю я и быстро склоняюсь над умывальником. Еще час пересидеть тут, никуда не выходить, ни с кем не разговаривать, никаких «доброе утро», «что это за станция» и тому подобных провокационных вопросов, и так все чудесно, пассажиры, если я их не разбудил, спят себе на своих забронированных местах до Зальцбурга, Мюнхена и до самого Парижа, им и дела нет, что это за беспокойный гражданин закрылся полчаса назад в сортире и упрямо не хочет возвращаться на собственное место. Все хорошо, друзья, все хорошо, давайте спите в своих отсеках для некурящих, спите и смотрите мирные сны про бесхолестериновую свинину и пасхальные скидки на спаржу, уж кто-кто, а я вам мешать не буду — еще час, дотянуть до Линца, сползти на холодный, еще не совсем прогретый солнцем утренний перрон, найти оргкомитет, взять бабки, поселиться в отель, залезть в обуви в двухместную стерилизованную постель и благополучно умереть, по крайней мере до шести вечера.
Многие вещи в этой жизни учишься принимать если не героически, то, во всяком случае, с пониманием и без истерик. Если уж ты с вечера начинаешь пить, наполняешь свой болезненный организм разным говном, мешаешь его в желудке, то будь готов к тому, что утром твой организм скажет тебе все, что про тебя думает, с другой стороны, я не верю, что кто бы то ни было, заливаясь с вечера под завязку, верит, что сможет проснуться в чудесном настроении, с хорошим аппетитом и в рабочем состоянии, все это такие имитации больших страстей и потрясений, обществу просто не хватает духа трагедии, вот народ и бухает, причем в таких количествах, что иногда я задумываюсь — это только среди моих друзей столько алкоголиков или алкоголиков много вообще…