Красный газ

В кабинете Шатунова сидели человек 15 мужчин – все салехардское начальство. Оперативный штаб по розыску беглых. Среди них был и Худя Вэнокан. Мы с Оруджевым, шатаясь от усталости, остановились в дверях, у меня в руках были папки с личными делами беглых. Майор Шатунов, пятидесятилетний сибиряк с крепким обветренным лицом и белесыми ресницами альбиноса, взглянул на меня одобрительно:

– Пробилась? – и кивнул кому-то: – Стул ей дайте, упадет сейчас.

Все рассмеялись. Вот так всегда, етти их мать, – сделаешь работу, на которую трех мужиков не хватит, а они только лыбятся!..

Кто-то подал мне стул, взял у меня папки с личными делами беглых и передал их на стол Шатунову. Я села и почувствовала, что от тепла меня начинает развозить – к горлу подступала икота. А Худя Вэнокан подал мне стакан крепкого чая. Он очень изменился за эти четыре года. Раньше, в университете, он был скованным ненцем с простодушным лицом оленевода. А теперь что-то взрослое, резкое и усталое появилось на этом лице. Да и не мудрено, подумала я, я вообще не представляю, как он мог сдавать экзамены и зачеты на юридическом факультете МГУ и одновременно нянчить в общежитии грудного ребенка. Я там и без ребенка зашивалась по горло…

Тем временем Шатунов, не поднимая глаз отличных дел сбежавших зеков, спросил Оруджева:

– Это ты упустил зеков из лагеря?

– Виноват, товарищ майор, – стоя по стойке «смирно», сказал Оруджев.

– Будешь разжалован, – так и не взглянув на него, бросил Шатунов. Он вырвал из папок листы с фотографиями беглых и протянул их кому-то из своих подчиненных: – Немедленно размножить и раздать всему личному составу. Плакаты с портретами убийц чтобы через два часа висели на каждом столбе!

– Разрешите искупить вину, товарищ майор, – сказал Оруджев.

Только теперь Шатунов поднял на него глаза:

– Как ты ее искупать собираешься?

Белый щегольской полушубок Оруджева был мокрым от снега, лицо и руки – в синяках от ушибов о лобовое стекло вездехода, левое ухо обморожено, на небритых щеках выступила темная щетина. Он произнес жестко, твердо:

– Я этих б…й из-под тундры достану!

– Хорошо, попробуй… – ответил Шатунов и взглянул в мою сторону – я икала уже на весь кабинет.

Он брезгливо поморщился, приказал Худе Вэнокану:

– Отвези ее в гостиницу…

Вэнокан подошел ко мне, хотел помочь мне встать, но я оттолкнула его руку, встала сама. Еще не хватало, чтобы именно Худя Вэнокан стал теперь моей нянькой! Но самое обидное – до слез! – было то, что после целого дня погони за «живым делом», после всех моих стараний в Яку-Type и безумной дороги до Салехарда – эта идиотская, безостановочная икота! Со слезами на глазах я пулей выскочила из кабинета в коридор. Там двери на улицу были открыты настежь, солдаты вносили гроб с Воропаевым, и я не знала, куда мне деться от людей. Почему, когда человек падает или икает, всем вокруг становится так смешно? Даже Худе Вэнокану!

Он принес мне целый графин воды и сказал.

– Выпей, однако, легче станет. И поехали в гостиницу…

Я повернулась к нему в паузе между икотой, сказала с ненавистью:

– Слушай! Пошел на хер! Ик!

Он пожал плечами и ушел в кабинет Шатунова.

12