Красный газ

– Ого! – враз посерьезнел Гейзенрих и произнес, прищурившись: – Боюсь, что семнадцатого декабря не будет никакого торжественного открытия вашего газопровода…

50

– Мех – это романтика, мой дорогой, – вдохновенно говорил Гейзенрих некоторое время спустя, угощая Зигфрида крепким чаем с настоящими московскими сушками. Он брал из кипы норок или лис какую-нибудь шкурку, вздергивая ее в воздухе, словно встряхивал а затем поворачивал к яркой лампе дневного света и говорил: – Видите, какой отлив? А высота меха? А плотность? Но это всего-навсего третий сорт. То есть то что идет на внутренний рынок. А экспорт начинается с первого сорта, но есть кое-что и повыше первого сорта – есть «экстра-один» и «экстра-два» – не вольерный мех, не те зверьки, которых вы видели в клетках, а дикий зверь, из тундры… – Тут Гейзенрих подходил к пачкам совершенно роскошных мехов, брал шкурку голубого песца или лисицы, любовно проводил ладонью помеху и предлагал Зигфриду: – Потрогайте. Знаете, сколько стоит такая шкурка на аукционе? Полторы тысячи долларов! А теперь окиньте глазом эту комнату, мой дорогой. Здесь под тысячу шкурок. То есть мы с вами сидим на пушистом миллионе долларов, только и всего. И это доход всего лишь двух звероферм, это, быть может, сотая часть выставки нашего январского аукциона. Поэтому даже Сталин, отменив весь нэп в России, не уничтожил ленинградские пушные аукционы! Валюта, чистая валюта! Каждый год пушники всего мира приезжают в Ленинград за русским мехом. И за несколько дней оставляют там миллионы долларов! Где еще в СССР вы можете увидеть такое – настоящий аукцион со ставками в твердой валюте? Советские рубли там даже не упоминаются. Гуд мани – онли! Но я вам говорил о романтике, не так ли? А романтика – не в деньгах…

Старик явно стосковался по собеседнику, да еще на его родном немецком языке! Зигфрид, согреваясь чаем и чувствуя, что снова оказался в цивилизации, быстро входил в свой прежний образ самоуверенного бизнесмена с улыбчивой и спокойной терпеливостью к собеседнику. Так любой корабль, выйдя из шторма в тихую гавань, превращается из гонимой ветрами и заливаемой волнами скорлупки в горделиво-величественное судно… Зигфрид чувствовал, что добрался до гавани, выплыл из ледяного моря тундры, если не на материк цивилизации, то хотя бы на остров…

– Романтика в самой пушнине! – продолжал старик Гейзенрих. – Мех – это любовь! Да, да, не улыбайтесь! У меня было шесть жен, мой дорогой, и все – балерины Большого театра! Вот что такое мех, мой милый! Конечно, ваш газопровод убьет тундру, и уже не будет здесь соболей, лисиц, горностая. И это – глупо. Потому что газ вы можете найти и где-нибудь в Сахаре. И вообще, пользоваться нефтью, углем, газом – это же рудименты варварских цивилизаций.: Через каких-нибудь двадцать, от силы тридцать лет человечество будет получать энергию из морской воды. Ну пусть через сто лет! Но ни из какой морской воды, ни в каком ядерном реакторе вы не получите вот такого горностая или вот такого песца. И вообще, знаете ли вы, что такое тундра?! Тундра – это единственный на земном шаре курорт, воздух которого еще двадцать лет назад был начисто лишен вредоносных бактерий! Люди, смертельно больные астмой, излечивались здесь в неделю! Но вместо того чтобы строить здесь курорты, здесь строили лагеря! – усмехнулся Гейзенрих, – Право, СССР – страна парадоксов. Сталин убил миллионы граждан своей страны, в России нет семьи, у которой он не сгноил бы в лагерях хотя бы одного родственника. Я, с вашего позволения, тоже отсидел здесь с 38-го по 46-й год, как немецко-японский шпион… – Старик усмехнулся, – Но мне было легче, чем другим, – я привык к тундре. А другие…Здесь до сих пор каждое лето, когда оттаивают болота, плывут по трясине человеческие кости и скелеты… А русский народ все равно тоскует по Сталину, по «хозяину», как они говорят. Его портреты снова по всей стране, в каждом автобусе. Даже диссидент Зиновьев называет его «великим человеком»!..

Зигфрид заметил, что в глазах Гейзенриха зажегся какой-то горячечный блеск. Видимо, старик впервые наткнулся на человека, которому мог сказать все, не таясь, излить, как говорят русские, душу.