Ребята были полностью измазаны в крови: она была на голове, ногах, руках и одежде. В таком виде они не могли возвращаться домой, так как из-за этого начались бы неудобные вопросы, на которые пришлось бы дать ещё более неудобные ответы. Проскакивала мысль с просьбой всё забыть, и никогда больше не вспоминать этот кошмар. Если кто-то и узнает, то лучше будет сознаться, чем выглядеть в чьих-то глазах, как псих и убийца. Псих и убийца, именно так сейчас и выглядел Вольфганг, который шел бок о бок со своим другом. Они шли в сторону реки, и им пришлось сделать большой крюк и возвращаться домой другими путями, что только увеличило расстояние их путешествия. Молчание повисло в воздухе между друзьями. Оно одновременно напрягало и успокаивало их, ведь оно звучало лучше, чем хруст костей и разрывающегося мяса. Но также было страшно оставлять Вольфганга наедине с его собственными мыслями. О чём он думает? что он чувствует? Генрих вспомнил ужасный взгляд Вольфа и его схватила легкая дрожь.
Уже на берегу реки они стояли, умывались и смывали водой и травой кровь с одежды; местами пытаясь засыпать её грязью, чтобы сильнее закрыть особо заметные пятна. Отмывали лица, руки, смотрели на отражение на наличие других пятен. И в те моменты, когда они оба восстанавливались после случившегося, прозвучала первая фраза за последние два часа кладбищенского молчания.
— Спасибо, — тихо сказал Генрих, смотря на своё отражение в воде. Там он выглядел, как мертвец — бледный, с красными заплаканными глазами. Он никогда так не выглядел, и надеялся, что больше никогда не будет. — Я мог пострадать там и, если бы не ты, я бы тут не находился. — Генрих поднял взгляд на Вольфа, который осматривал свои руки, на которых оставались куски прилипшей шерсти. Оба они были покрыты ссадинами и порезами.
— Забавно, я тоже самое хотел тебе сказать: «если бы не ты, я бы тут не находился». — Вольфганг ответил не сразу, он повернулся и пристально смотрел на Генриха. На вид, ему было намного хуже; худощавое бледное лицо, бешенные глаза и медленно трясущиеся руки. Во время убийства, Вольф выглядел, как сумасшедший. Как сумасшедший, но живой. Сейчас же он выглядел не лучше, даже не смотря на то, что на его лице прослеживалось спокойствие и лёгкая усталость.
Они были правы: никто не собирался выяснять, кто больше прав, а кто виноват в случившемся, ведь то что случилось, уже прошло, и исправить ничего нельзя. Они смогли очистить своё тело от крови, спрятать пятна на одежды, но не очистить свою память от жуткой картины. Прожитые вместе чудовищные минуты будут преследовать их ещё долгое время.
Умывшись, они направились домой, выбрав обратный путь через необустроенные поля и холмы. После освежающей воды они чувствовали себя намного лучше, и уже походили на нормальных людей, только выглядели уставшими.
— Что ты будешь делать дальше? — спросил Генрих, смотря через плечо на лес, откуда они вышли.
— Я не знаю… не ожидал, что
Далее они снова вернулись к молчанию, Генрих пытался успокоится, размышляя о том, что будет делать дома, а Вольфганг собирался с мыслями и рассуждал о своих дальнейших действиях. Они подходили к дому Вольфа, который не сильно отличался от хижины Генриха, разве что он был шире и не имел второго этажа. Почерневшие от старости доски покрывали его, и местами отходили вместе с плохо вбитыми в них гвоздями. Семья Вольфа плохо ухаживала за домом, или вовсе не старалась это делать. Здание было немного наклонено вбок, но внутри это было почти незаметно.
Вольфганг и Генрих разошлись перед крыльцом, но перед тем как Генрих пошел дальше, он услышал, что Вольфганг придумал план на будущее: «Я вернусь туда, заберу его и продам в городе» — говорил он, будучи более мрачным, чем до похода в лес. Не поверив этим словам, Генрих только одобрительно кивнул своему другу и направился дальше. По пути его плечо уже перестало ныть, и он надеялся, что при падении ничего себе не сломал.
Стоя перед крыльцом своего дома, он смотрел в открытую дверь и прислушивался к обстановке внутри. До него доходил громкий смех Анны и Петры. Они что-то активно обсуждали и смеялись. Они могли зашивать подушки и придумывать для них интересные и красивые дизайны. Мысль о семейной идиллии радовала Генриха, и его лицо озарила улыбка; он радовался тому, что у него есть такая прекрасная семья. Собираясь уже начать подъем по ступеням, Генрих остановился, так как издали услышал грохот двигателя отцовской машины. К тому же, он знал, что сюда просто некому приезжать.