Красный хоровод (СБОРНИК)

Этот день, всегда большое событие в нашей маленькой жизни. Для нас это подтверждение вещих слов нашей полковой песни: «Z-цев нас немало мертвых и живых, было… есть… и будет»… Мертвым слава и честь; это их трудами и их подвигом создавался избранный вами (при этих словах он выразительно обвел глазами «молодых») наш славный полк… Живые, это все мы, присутствующие и отсутствующие Z-цы готовые ежечасно, ежеминутно, поддержать честь и доброе имя наших славных предков и нашего седого, увенчанного славой полка. Уйдем или погибнем мы, полк не умрет. Нас заменят наши дети, внуки и правнуки… и «как в прошедшие века»… в минуты тяжелых испытаний полк только «сомкнет штыки»… и славным погибшим явятся на смену доблестные живые… Пример налицо… — Господа! — возвысил голос тулумбаш, — в этом году все восемь выпущенные к нам в полк кончили свои училища портупей-юнкерами. — Да здравствует наша славная молодежь!

Z-цев нас не мало —
Мертвых и живых…
Было… есть… и будет… —

дружно и задорно взяли тенора.

Выпьем и за них… —

присоединились баритоны и басы.

Ура, Z-цы!
На картечи нам придется в бою лечи
Сам Бог повелел.
Сам Бог повелел. —

повторили басы и октавы.

С добрым духом! —

как бы поздоровавшись воскликнул тулумбаш.

Сомкнем штыки! —

отвечали все разом.

Z-цы! —

командовал тулумбаш… и все, выждав два счета, дружно выпаливали:

Пли!

И вновь, стоя, все исполняли хором полковой марш. Собранская прислуга, рослые красавцы в белых рубахах с белыми поясами и в белых перчатках, бесшумно подают и убирают, скользя, как тени. А тулумбаш не унимается, уже назначил себе помощника и потребовал, чтобы «молодые» от каждого училища сказали слово.

— Прошу младшего, — распоряжался Володя.

Младшим оказался Павлон, за ним два Александровца, потом Одессец, потом Павлон, Тифлисец, Алексеевец и, наконец, самый старший из выпуска Тифлисец. Каждый сказал свое слово и каждому отвечал кто-либо из его старших однокашников.

Просты и бесхитростны были слова, никто не сказал ничего особенного, но всех выслушивали внимательно, даже напряженно. Когда кто-нибудь более удачно выражал свою мысль, немедленно слышались голоса:

— Как он говорит!

— Какой поэт!

— Второй Кикнадзе.

И обычно после такой речи все затягивали комическую песнь:

Пушкин, Гоголь, Лермонтов и Ге-е-й-не
А за ними современ-ны-е по-э-эты…

Тут все вставали, чокались с «поэтом» и продолжали:

Прославляют «наших» дам,
Ножки милых чудных дам,
Тра-та-ра-та-там,
Тра-та-ра-та-там,
Там-там…

Но чаще случалось, что поэтов не оказывалось. Красивая мысль, пришедшая в голову, не находила нужных слов для ее выражения и происходила заминка, — тогда все дружным «ура» выручали товарища из неловкого положения.

— Дорогой мой, вы не допивайте своего бокала до дна, вас не хватит, а опаздывать на службу у нас не полагается, — тем временем шли поучительные разговоры… или…

Арчилл, выпив на брудершафт с подпоручиком Четыркиным, торжественно ему заявлял:

— Ты, брат Четыркин, не грусти, — хотя Четыркин и не думал грустить. — Тебе батальонный не замечание сделал, а только заметил, что у тебя очень «красивая» челка… У нас в полку ни челки, ни бакенбарды не полагаются… При мне был такой случай, — говорил Арчилл: — один наш офицер, сейчас он в Академии Генерального штаба, — отпустил себе «котлеты». Ему офицеры сказали раз, другой, — не помогло. Тогда устроили товарищеский ужин, на который пригласили и его. Ужин был в полном разгаре, когда к нему подошли четыре офицера, взяли его вместе со стулом и торжественно понесли на сцену… вот сюда, — указал он на сцену (столовая являлась в то же время зрительным залом). Хозяин собрания в этот момент поднял занавес и все увидели на сцене нашего полкового парикмахера Баграта, сидящего за столиком со всеми принадлежностями, направляющего бритву. Тут же на столе и горячая вода в чашечке, одним словом, все как полагается и… здесь на сцене, с его «согласия» — сбрили одну котлету…

— Ну, будь здоров, дорогой Коля, — протягивая бокал и чокаясь с молодым Александровцем, говорил Арчилл; а немного погодя, как ни в чем не бывало, добродушно предлагал: — Знаешь что, Четыркин, идем завтра вместе стричься…

Сто с лишком лет
Тому — как было,
Про что мы песню пропоем… —

мягким приятным тенором начинал помощник адъютанта — Саша — песнь про подвиг рядового Гаврилы Сидорова в Персидскую войну 1805 года, известный в истории под названием «живой мост», когда солдаты, увлеченные примером Сидорова, бросились в непроходимый для артиллерии овраг и по своим плечам перекатили орудия, причем сам Сидоров сорвавшимся вторым орудием был раздавлен.

Как умер егерь Гавриило,
Но память мы храним о нем.