Красный космос

Не им одним, вдруг обожгла пилота мысль. Ведь за штурвалом будет сидеть Аркадий Владимирович, холодный и язвительный, насмешливый и раздражительный, но все равно – свой до мозга костей человек, космический волк, с которым они налетали по Солнечной системе не одну сотню астрономических единиц. И словно ощутив его чувства, Гор сказал, вроде бы невпопад:

– У меня будет ранец. Перед самым столкновением я смогу покинуть челнок. Как только буду уверен, конечно, на все сто процентов, что… – замолчал.

Сто процентов?! Биленкин набрал было воздуха, чтобы сказать: сто процентов в космосе не гарантирует ни одна счетно-аналитическая машина. Нет и не может быть в холодном, пронизанном некрополем пространстве такой величины – сто процентов. Двадцать – да. Тридцать – да. Шестьдесят – это уже запредельная везучесть. Но сто… Сто процентов может дать только поле коммунизма. А значит, Гору придется держать руки на штурвале до самого конца. Его. Челнока. «Уничтожителя».

Гор еле удержался от того, чтобы сделать над оставшимся внизу «Красным космосом» прощальный круг, и устремил челнок круто в фиолетовое небо. Он вспомнил, какими глазами смотрел на него Биленкин. Маленький пилот понимал. Точнее, убедил себя, что понимает. Хотя ни черта он не мог ни понимать, ни тем более знать.

– «Истребитель», «Истребитель», я – «Красный космос», как меня слышите?

– «Красный космос», я – «Истребитель», слышу вас хорошо. Все системы работают в штатном режиме. Высота – восемьдесят девять. Через две минуты выйду на установленную орбиту.

«Истребитель»… Он сам выбрал этот позывной – в память о войне, о том, как когда-то молодой Гор сидел за штурвалом «Сайбер кобры», какими пополняли по ленд-лизу объединенные авиационные армии американцы. И вот будто история сделала локальный виток – от Гора тогдашнего к Гору сегодняшнему, Гору, из-за которого война чуть не приобрела новый импульс, угрожая растянуться на второе десятилетие, к Гору, на котором теперь лежала ответственность за существование иной цивилизации. Цивилизации, которая не вызывала у него ни капли сочувствия, а даже наоборот – недоверие, отвращение, но которую ему приходилось тем не менее защищать.

– «Истребитель», внимание! В фокальной точке три девять пять зафиксирован сильный всплеск некрополя. Предположительно предваряющий выход цели. Как меня слышите, «Истребитель»?

– Слышу хорошо, командир, – ответил Аркадий Владимирович. – Направляюсь туда.

Ускорение вжало тело в кресло. Красноватый бок планеты ушел наискось вверх. Два серпа – Фобос и Деймос – маячили на периферии зрения. Впереди разверзалась бездна открытого космоса, прошитая блестками звезд. И Гор внезапно вспомнил, что у древних греков звездное небо являлось титаном Аргусом, который тысячами блестящих глаз рассматривал Землю. Миф. Сказка. Но где-то там уже изготовился выйти из загоризонта событий «Уничтожитель».

Неизвестно, какими системами защиты он обладает, но если даже около Земли его не удалось поразить ракетами, можно предположить, что вполне достаточными, дабы отразить удар «Истребителя». А потому счет будет идти на мгновения. На те мгновения, что отделяют корабль, вынырнувший из загоризонта в обычный космос и лишенный ориентации, до того момента, когда счетно-решающие устройства зададут ему новый курс.

Тогда, в небе Британии, юный лейтенант Гор чуть опоздал, но сейчас такого права у него не было. Полет в один конец. Полет в один конец…

Ему показалось, что тьма зашевелилась огромным черным медведем, которого зимой потревожили в берлоге. Темное пятно расплывалось, поглощая звезды и созвездия. И Гор ощутил, как в лицо ему ударил тугой ветер, прокаленный смертью.

Ветер.

В лицо.

Прогорклый от запахов так и не погребенных тел солдат, что тысячами и тысячами лежали на полях сражений, в лесах, болотах, тлея и превращаясь в землю, словно своим прахом пытаясь вернуть плодородие обожженной, напичканной сталью почве.

Это было невозможно – колпак Истребителя и колпак пустолазного костюма надежно изолировали Гора. Да и откуда в космосе ветер?! Но навигатор ничего не мог с собой поделать. Чувства не лгали.

И словно взрыв медленно прорастает над вздрогнувшей от удара землей. Только здесь вздрагивает, взвывает от невыносимой боли и ярости само пространство, не желая впускать в себя ни капли той загоризонтной некроты, что превращается по эту сторону реальности в черную, тягучую жижу. Вот она – висит вокруг Гора тонкой взвесью, как черный дождь, готовый пролиться на Красную планету.

– Врешь, – цедит Гор, – не пройдешь! На этот раз я тебя не боюсь, тварь! Не пройдешь! – Руки до хруста в суставах впиваются в рычаги, нога толкает педаль форсажа, и максимальное ускорение пластает тело по креслу, прокатывается по нему катком троекратной, десятикратной, двадцатикратной тяжести.