Они поселились в покосившейся избушке посреди леса. Элиза обиходила ее мехом, залатала крышу, собрала в лесу битые кувшины, и они зажили. Она, царевна-лебедь, и брат — ночью — мальчик, днем — заколдованная птица. Брат улетал на рассвете и всегда возвращался на закате, но не один. Он приносил из деревень детишек, отчего о них — о ней и о нем — пошла дурная слава. Ее называли ведьмой, которая сажает детей в печь, а его — слугой, который выполняет грязную работу.
А ведь когда-то мачеха, что станцевала на ее свадьбе в раскаленных туфельках, сажала ей на голову, сердце и живот жаб, чтобы обезобразить ей душу и тело, но тогда ничего у нее не вышло. Но спустя столько лет, спустя странствие через море, семь лет жизни в пещере, одиннадцать связанных из кладбищенской крапивы рубашек, через почти что сожжение на костре, брак и рождение дочери — мачеха победила. Как только улетал брат, она будила детей, собрала им корзинку с едой и отправляла восвояси.
Она высунулась в окно. Брат обрубил последний закатный луч дверью и сказал:
— Пахнет пирогами, подавай ужин, сестра. Сейчас узнаем, кто вкуснее Ванечка или Аленушка?
Царевна-лебедь вытащила пирог из печи и подала брату. Она всегда удивлялась, как в него — такого маленького — вмешается столько пирогов. Он заглатывал их почти не жуя. Опустошив тарелки, он погладил себя по животу и сказал:
— Горячо!
Он встал со скамьи и пошел спать.
Завтра она знала, он привезет ей новых детей и скажет:
— Я привел к нам детей поиграть. Можно, мама, можно?
Он смотрел на нее детскими, чистыми глазами, и даже она в эту минуту верила ему.
Перед рассветом он забирался к ней в кровать, он льнул к ней, а она гладила его белокурые волосы. В эти часы она видела в нем меньшого брата, который играл в гусь-каталку, который с разбега прыгал с пирса, который боялся раздавить в траве птичье гнездо. Он превращался в того брата, которого она любила. Предрассветный час пролетал быстро, а когда вставало солнце, он уже был на пороге. И она вздрагивала всякий раз, когда слышала хлопок крыльев.
Олежка тянул за собой мешок с капканами. Они были тяжелыми, и он запыхался. Впалая грудь тяжело вздымалась. Он ставил капканы по периметру, чтобы к курам не забрались лисы. В лесу их было довольно, а избушка и уж тем более с курами — всего одна. Элиза строго-настрого велела ему следить, чтобы в механизм не попала ни ветка, ни камень. Без кур — Олежка знал это хорошо — он в первую очередь сожрет его. Элиза отстояла мальчика, как только он его привез.
— Он слишком тощий, — сказала она. — Я откормлю его. По всему видно — сирота.
Он был сыт, и не стал спорить. Но в его лице он заметил затаенную злобу. Олежка, воспитанный тетками, хорошо это знал. Впрочем, Элиза ошиблась, не был он сиротой. В деревне осталась его бабка, и когда она хворала, его отправляли к злющим теткам. Она, Марфа Петровна, очень его любила.
Олежка разогнул пружину и услышал характерный треск. Мясо выпрыгнуло вперед, и он забросал его травой и листьями.
— Олежка, обед, — крикнула Элиза.
Олежка знал, что пока его нет дома, Элиза добра к нему, и он пользовался этим. Она доставала чистые рубашки и расчесывала его кудри. Она рассказывала ему сказки, они вместе кормили птиц, она даже — иногда, когда настроение было хорошим — свистела особым образом — и сбегались мыши. Элиза была доброй, но печальной. Олежка сделал флейту и играл сельские песни.
— Олежка! — услышал он.
Крик был резким, и мальчик обернулся. Над темным лесом повисло крыло — он возвращался домой и засветло.
Элиза выскочила во двор и замахала руками. Олежка кинул капканы в лопухи и побежал.
Он, лебедем, рухнул на траву перед домом. Одно его крыло было залито кровью. Элиза велела принести Олежке воды, а сама принялась рвать юбку на тряпки. Лебедь дико вращал глазами. Олежка расплескал половину ведра, и Элиза принялась промывать рану.
— Копье, — вымолвил лебедь. — Элиза, я голоден, — сказал он. — Ты знаешь, что нужно делать.
Царевна похолодела. Она не глядя схватила Олежку за руку и поволокла за собой. Мальчик стал кричать не сразу. Лебедь поднялся на красные лапы, стряхнул с себя одеяло и одним точным ударом сбил мальчика с ног. Олежка замертво упал. Пал последний закатный луч. Одеяло скомкалось, и наружу вылез мальчик.
Перед рассветом она не стала не гладить. Он пришел к ней и принялся топать своими босыми пятками, а она отвернулась к стене. Он посопел и перед тем, как выйти, сказал:
— Не плачь, я принесу тебе другое дитя,
На улице хлопнули крылья. Элиза выскочила во двор и увидела, что весь двор усыпан перьями.
— Твоих кур лисы потаскали, — вымолвил лебедь, отвернул голову и расправил крылья. На его голове мелькнула маленькая золотая корона.
Элиза всплеснула руками. Она вбежала к курам: вся трава была залита кровью. Она вытащила из закутка тело мальчика и заплакала. Она выла, как волчица, потерявшая своих детей.
Еще раз хлопнули крылья, он поднялся в небо, и через какое-то время превратился в маленькую белую точку, которая вскоре исчезла.